Тилли Коул - Милый дом (ЛП)

– Черт, девочка, тебе бы перестать быть такой чертовски серьезной и научиться жить. Жизнь – это не только учеба, это еще и веселье. Расслабься, блин! – Она покачала головой в недоумении, ее длинные волосы идеально вторили движению. – Клянусь, я никогда не пойму таких, как ты.

Несколько студентов заерзали на своих местах из-за ее откровенных комментариев. Рыжая выглядела довольной собой. Уверена, по ее мнению, вторая попытка подразнить меня удалась.

– Таких, как я? – переспросила я с едва заметным надрывом в голосе.

Она злобно улыбнулась, едва не ослепив меня своими жемчужно-белыми зубами.

– Книжных червей, ботанов… подражателей профессорам !

Я сузила глаза и вцепилась в деревянную поверхность кафедры, стараясь реагировать на ее хамский тон как профессионал, но быстро решила послать профессионализм к черту. Я собиралась ударить в ответ. У меня был отстойный день – вечер будет еще хуже, – поэтому я решила: да гори оно все адским пламенем.

– По-моему, именно учение и знание дают человеку силу, а не деньги, статус или то, шмотки какого дизайнера ты носишь, – холодно произнесла я.

– Серьезно? Ты действительно в это веришь?

– Конечно. Открытие своего разума для новых возможностей, изучение жизни других культур, их верований – дает людям богатое, более целостное представление о природе человека. Философия дает ответы на множество вопросов. Например, почему некоторые люди идут по жизни легко, без сострадания к другим? Когда другие – хорошие, заботливые и честные люди – постоянно принимают удар за ударом, но находят в себе силы идти дальше? Тебе не кажется, что, если бы больше людей добросовестно относилось к проблемам человечества, мир стал бы лучше?

Девушка нервно откинула волосы с лица и, раздраженно уставившись на меня, поджала свои алые губы. На мой вопрос она так и не ответила.

– Вот почему я учусь, а не напиваюсь каждый вечер. Мир заслуживает людей, которые думают больше о других, нежели о себе, и стремятся быть менее эгоистичными и поверхностными. – Я впилась в нее взглядом и произнесла псевдо-дружелюбным тоном: – Надеюсь, это дает тебе некоторое представление, почему я хочу стать профессором. Это то, кто я, и я очень горжусь сим фактом.

– Черт! Ну что, Шелли, получила ! – пробормотал хриплый мужской голос, вызвав взрыв смеха, разорвавший напряженную тишину. Я пришла в замешательство, когда поняла, что это сказал Роум, который, задрав ноги, сгорбился на своем месте и тихо посмеивался, а остальная часть группы вторила ему. И в моем животе поселилось чувство глубокого удовлетворения.

Шелли разинула рот от такого поворота событий и резко закончила разговор с пренебрежительным:

– Да пофиг! Удачно устроиться тебе тут с таким отношением!

Профессор Росс похлопала меня по плечу и прошептала на ухо, что нужно быстро раздать учебный план курса, пока занятие не закончилось. Очевидно, она была недовольна моим поведением.

Я мигом схватила бумаги с дубового стола и стала передавать их по рядам, пока профессор объясняла, как будет оценивать работы, а также правила и стандарты занятий.

Я дошла до последнего ряда и сразу же заметила Роума, уставившегося на меня с каким-то непонятным блеском в глазах. Он приветственно кивнул мне, поджав губы. И я слегка улыбнулась.

Шелли тут же наклонилась к нему, не сводя с меня глаз. Судя по позе – их ноги соприкасались, а ее большая грудь задевала его руку, – они с Роумом были явно очень близки.

Когда я протянула последний листок Шелли, она пропела:

– Хорошая обувь, Молли . У всех будущих профессоров философии такой фантастический вкус?

Студенты захихикали.

Я взглянула на свои недорогие кроксы, потом на ее золотистые, без сомнения, дорогие сандалии-гладиаторы и грустно вздохнула.

Роум мигом оттолкнул ее ногу от своего бедра и выпалил:

– Хорош, Шел. Почему ты постоянно ведешь себя как долбаная сука?

Его замечание также эффективно заставило замолчать остальную часть аудитории. Страх отгрести от Роума заставил их отвернуться, игнорировать неловкую ситуацию, в которой я оказалась, и буквально вжаться в свои места.

Шелли сложила руки на груди и надулась.

Роум проигнорировал ее реакцию и, потирая подбородок, вновь взглянул на меня.

– Ты действительно веришь в то, что сказала?

– Во что именно?

Он неловко поерзал на стуле и взъерошил рукой свои светлые волосы.

– Что жизнь несправедлива, и философия может ответить, почему одним приходится сталкиваться с дерьмом, а другим – нет.

– Абсолютно, – ответила я с непоколебимой уверенностью.

Роум медленно кивнул, покусывая нижнюю губу. Похоже, он был впечатлен.

Я развернулась и быстрым шагом направилась к столу ассистента преподавателя в другом конце аудитории. Обосновалась там и до конца занятия не поднимала голову.

– Молли .

Я подняла голову и увидела перед собой профессора с выражением укора на морщинистом лице.

– Потрудись объяснить, что только что произошло? Это совсем на тебя не похоже.

– Сьюзи…

– Эм, на занятиях профессор Росс . Молли, что на тебя нашло?

– Извините, – поморщившись, пробормотала я. – Я сегодня сама не своя.

– Ты не ответила на мой вопрос.

В ее строгом мудром взгляде я заметила не только досаду от недостатка моего профессионализма, но и вспышку беспокойства.

Я вздохнула.

– Просто плохой день. Вот и все. Больше этого не повторится.

Сьюзи опустила руки, выговор по поводу моего поведения был забыт.

– Не позволяй таким людям, как эта барышня, на себя влиять. Никогда не оправдывайся за то, какая ты.

На моем лице расплылась улыбка.

– Спасибо, профессор. Урок выучен. Она просто… я не знаю… как-то меня задела.

– Я заметила. Но в следующий раз блокируй ее. Просто игнорируй.

Я кивнула в знак согласия.

– А теперь, почему бы тебе не пойти домой?

– Спасибо, профессор. – Я взяла свою коричневую кожаную сумку со спинки стула и покинула аудиторию.

Роум был в коридоре. Он с раздражением на лице пытался выкрутиться из объятий тощей блондинки, которая повисла у него шее, прижимаясь грудью к его красной спортивной футболке.

Я застыла на полпути, ощущая себя невероятно неловко в сложившейся ситуации.

– Но… но… почему нет? Ты никогда мне не отказывал! – заскулила блондинка, неохотно отпуская шею Роума, скрестила руки и недовольно топнула каблуком бежевых туфель на танкетке.

– Все меняется, – грубо заявил Роум, отталкивая ее от себя.

– Меняется? С тобой? С каких это пор?

– Да, блядь, прям с этих! Ты мне больше не нужна!

Блондинка ушла с возмущенным воплем, а Роум провел ладонью по лицу и понуро прижался лбом к стене, выглядел он весьма взволнованным.