Лейла Аттэр - Бумажный лебедь (ЛП)

— Нет! Я не буду! Я никуда не поеду. Я не буду ничего собирать. Ты езжай.

— Скай…

— Ты всегда куда-то уходишь. Я остаюсь здесь, и когда МаМаЛу узнает, она вернется, и мы…

— Скай!

Я не знаю, кто из нас удивился больше, когда он ударил меня. Это было сильно и резко, и это было больно. Коробка выпала из моих рук, и мы оба уставились на бумажные фигурки у нас под ногами.

— Когда ты уже, наконец, поймешь что они просто прислуга? — сказал мой отец. — Они не кровь, не семья. И единственный человек, на которого ты можешь положиться, это я. И единственный, на кого могу положиться я — это ты. Все остальное, и все остальные придут и уйдут. Если МаМаЛу и Эстебан хотят увидеть тебя, они найдут способ. И ты можешь писать им. Столько, сколько захочешь. Но нам нужно уехать сейчас, Скай. У нас нет выбора.

Итак, я уехала, но оглядывалась все время по пути из Каса Палома. Мне казалось, я слышала, как Эстебан зовет меня, но все, что я могла видеть сквозь заднее стекло машины, когда мы съезжали вниз по грязной дороге, это шлейфы пыли. Я оборачивалась, когда мы покинули Мексику. Я оборачивалась, когда мы приземлились в Штатах. Я оборачивалась каждый раз, когда видела мальчика с такой же кожей, как у Эстебана, и оборачивалась каждый раз, когда замечала темные длинные волосы, украшенные цветами.

Спустя некоторое время я перестала оборачиваться, ведь МаМаЛу с Эстебаном ни разу не ответили на пахнущие земляникой письма, которые я отправляла, и тщательно склеенные коллажи, которые делала. Моя новая школа. Моя новая комната. Мой новый адрес. Моя новая стрижка, потому что волосы слишком отросли, и теперь некому мне их расчесывать. Я скучаю по тебе, МаМаЛу. Пиши, Эстебан. На счет пять. Хорошо?

В конце концов, я похоронила эти воспоминания вместе с болью. Оказалось, что мы уехали в Сан-Диего навсегда. Когда отец ударил меня, он захлопнул дверь — и мой мир перевернулся осторожно и предусмотрительно. Семья — это семья. Друзья — это не навсегда. Все ломается. Люди говорят «прощай». Подойдешь слишком близко, и станет больно.

Когда Дамиан ударил меня, он снова взорвал этот мир, разбив вдребезги те мелкие его части, которые я все еще пыталась собрать воедино. Но было что-то еще в истории, рассказанной мне отцом. МаМаЛу и Эстебан не могли просто уйти, не сказав ни слова. Что-то произошло. Что-то, что превратило Эстебана в Дамиана.

Я думала, что он отрезал и покрасил мои волосы в черный цвет, чтобы люди перестали узнавать меня, но он сделал это для себя, чтобы я не имела никакого сходства с той девочкой, которую он знал. Дамиан был зациклен на мести за что-то ужасное, страшное, что, как он думал, сотворил мой отец. Какие бы ассоциации я не вызывала, они были похоронены так глубоко в его подсознании, что он был способен со мной творить ужасные и страшные вещи. Он относился ко мне, скорее, как к вещи , чем как к человеку, чтобы оградить себя. Он делал мне больно, унижал меня, скрывал мой голос, мое лицо, мои слезы. Но однажды эти воспоминания вернулись, и они все еще значат для него кое-что, потому что вытянули его из красной пелены злобы и ненависти. Эстебан, которого я знала, был где-то там, и он слышал, как я молилась за него. Он был единственной причиной, почему я все еще была жива.

Я не знала, как много времени у меня осталось, но знала, что нет смысла просить Дамиана объяснить, почему он делает это. Он никогда не зашел бы так далеко, если бы не имел для себя оправдания. Есть только один человек, который мог бы достучаться до него.

Я должна найти способ связаться с МаМаЛу, прежде чем станет слишком поздно.

Завтрак прошел в молчании — и Дамиан, и я смотрели в свои тарелки. Я так сильно хотела посмотреть на него при дневном свете, действительно посмотреть. Было трудно жевать. Губа распухла, поэтому мне пришлось заталкивать еду прямиком в рот. Дамиан прикрыл порез на шее куском марли. Чем дольше мы оставались вместе, тем больше в нашем послужном списке становилось порезов и синяком ― как снаружи, так и внутри.

— Как поживает МаМаЛу? — спросила я, придерживая рукой свой кофе.

Море было не спокойное, и вещи скользили по тумбочке туда и обратно.

— Я хочу увидеться с ней,— сказала я, когда ответа не последовало.

Он бросил свою тарелку в раковину и повернулся ко мне.

— Мы туда и направляемся. Если можешь потерпеть еще четырнадцать дней, ты увидишь ее.

Дамиан упоминал раньше двадцать один день. Мы были на яхте около недели, это означало, что он считал дни до того, как увидит МаМаЛу.

— Она знает?.. — Что ты планировал убить меня? — Она знает, что я приеду?

Я увидела болезненное выражение в его глазах, прежде чем он отвернулся. Конечно же, она не знала. Она никогда не выдержала бы этого. Если бы я только могла увидеться с ней, она бы все исправила. МаМаЛу знала, как чинить вещи ― потерянные, раненные, треснувшие, порезанные и кровоточащие вещи.

Я смотрела в окно, когда мы покидали Бахия-Тортугас. Стаи морских львов следовали за нами, играя в кильватере. (Примеч. Кильватер или кильватера (от гол. Kielwater — морской термин) — струя позади идущего судна по линии киля).

Ай-яй-яй-яй,

Пой и не плачь.

Мысль о том, что я увижу МаМаЛу, утешила меня, и впервые за долгое время я увидела проблеск надежды.

Мы проплыли сквозь скалистые утесы под дымкой темных облаков. Когда день разыгрался, волны стали мельче, а небо стало темным и зловещим. Я могла слышать треск радио с верхнего этажа, но голос Дамиана потонул в грохоте переворачивающихся барных стульев. Все начало ломаться и переворачиваться, когда яхта накренилась и закачалась.

Я держалась за стены, когда поднималась наверх. Резкие холодные иглы дождя застучали по мне. Небо было словно картинка из фильма ужасов. Черные тучи надвигались на нас, перетаскивая глубокие тени на отражение в воде. Ветер свистел в снастях и встречал меня сильными порывами. Я не могла разглядеть горизонт. Потом я заглянула в жуткую темноту и поняла почему. Впереди нас была стена из воды, она была такой большой, что мне пришлось задирать голову.

ВОТ ДЕРЬМО!

— Возвращайся назад! — прокричал Дамиан сквозь весь этот хаос, и я с трудом удержалась на ногах.

Лодка взлетала на гребнях волн и проваливалась вниз, и наши сердца замирали в каждом броске, в каждой ужасной волне. Я держалась за перила, но металл был мокрый, и каждую секунду я готова была сорваться. Вода ведрами плескала мне в лицо, а мои ноги скользили по палубе.

Дамиан рявкнул что-то в рацию, затем добрался до меня, прорываясь сквозь ветер, и надел на меня спасательный жилет. Я не слышала, что он говорил. Мы прыгали по волнам с ужасным грохотом. Он кивнул в сторону лестницы, и двинулся обратно.