Шон Мориарти - Удар жнеца (ЛП)

— Ха! — я смеюсь. — Да, вероятно.

Я держу ее руку и улыбаюсь.

— Так как прошел день?

Она внезапно перестает хихикать, вздыхая про себя.

— Занятия прошли отлично. Итан позвонил сразу, как только я вышла с занятий. Он ждал меня у института, чтобы поговорить со мной.

Я рычу, похоже, этот придурок был очень занят.

— Что? — спрашивает она, замечая, что я немного напрягся.

Качая головой, я хмурюсь.

— Сначала ты, потом я.

— Ну, сначала он извинился. Он посещает занятия по управлению гневом. Я на самом деле не знаю, что думать. Я готовилась полностью оттолкнуть его от себя. Я могла бы простить его за то, что он сделал, но я определенно не забуду этого.

Эйвери хмурится и замолкает. Ее щеки темнеют от румянца, и у меня возникает впечатление, что она немного смущена или ей стыдно от того, что приходиться признавать это.

— Он вычеркнул меня из рабочего графика на несколько дней. Он сказал, что сделал это, чтобы я могла отдохнуть и поправиться. Я просто не могу брать выходные, то есть, я, правда, не могу...

Официант ставит наши напитки. Не успевает он отвернуться, как она уже делает огромный глоток из бутылки.

— Не можешь себе этого позволить? — тихо спрашиваю я.

Кивая головой, она продолжает.

— Верно, потому что учебой и арендой я связана по рукам и ногам.

Она смотрит на бутылку и пальцами нервно царапает этикетку.

— Пара дней без работы ставит меня в крайне трудную ситуацию. В то время я не знала, что он проведет их как оплачиваемое время, поэтому беспокоилась. Но теперь, похоже, он заплатит мне за все выходные. И еще он предложил мне новую работу. Хочет, чтобы я была его личным ассистентом. Его ассистент только что вышла замуж или вроде того, поэтому ему нужен новый. Он также хочет повысить мне зарплату.

Я так и думал, то он это сделает, этот маленький ублюдок. Если она и вправду в довольно тяжелой ситуации, как кажется, а я в этом нисколько не сомневаюсь, так как помню, что было у нее в кухонных шкафах, то я могу понять, насколько тонка грань между домом и улицей.

— Поэтому я сказала ему, что мне нужно время, чтобы подумать. Я не уверена, откажусь ли я от этого, по крайней мере, сейчас. Я подала заявление в институте на платную стажировку по молодежной программе. Было бы здорово, если бы меня выбрали.

Она поднимает на меня глаза и улыбается. Это не самое прекрасное, что я видел в ней, но точно в числе прочих замечательных качеств.

— Итак, расскажи мне о своем отце.

Я улыбаюсь, не самая удачная смена темы, но я по этому поводу не высказываюсь.

— Он только недавно получил смещение коленного сустава, но его это не останавливает. Он просто сгорает от желания вернуться к работе. Вероятно, он уже работал бы, если бы мог. Он брокер по недвижимости. А также один из самых лучших моих друзей. С тех пор, как умерла моя мама, тогда мне было шесть лет, он все время рядом, и днем и ночью, несмотря ни на что. И он всегда откладывал все дела, если был нужен мне. Самый лучший отец, которого я только мог себе представить.

— Я сожалею насчет твоей мамы, должно быть для тебя это было очень трудно, — говорит она, и в её глазах плещется грусть.

— Да, было трудно, но отец был рядом. Когда ей поставили диагноз — рак яичников — отец был уверен, что она пройдет через это, и поэтому я тоже так думал. Не прошло и двух месяцев, как ее похоронили, остались только шестилетний мальчик и отец.

— С тех пор он мне и отец, и мать, — я тихо засмеялся, пытаясь разрядить обстановку. — Он ни разу не оттолкнул меня или не сказал мне, что он очень занят. Думаю, спустя первые пару месяцев, когда горе немного поутихло, я тоже начал стараться поддерживать его.

Я смотрю на нее, и она все еще улыбается грустной улыбкой.

— Как насчет твоих родителей? — спрашиваю я.

— Меня вырастила бабушка. Мне было пять, когда моя мать сказала мне, что устала от того, что ей приходится иметь дело с чертовой ошибкой, и она оставила меня на пороге дома бабушки. Моего отца я никогда не знала, даже сомневаюсь, что мать знала, кто он.

Она качает головой и пожимает плечами.

— Поэтому, когда меня бросили, моя бабушка приняла меня. Вырастила меня как свою собственную дочь. Она умерла полтора года назад, она всё, что у меня было... кроме Итана.

Эйвери замолкает и поднимает бутылку, залпом осушая её. Вздыхая, она ставит бутылку и смотрит куда-то вдаль, пока я протягиваю руку через стол и сжимаю её руку. Сначала она вздрагивает, будто забыла, где находится, затем кажется, будто она стряхивает с головы паутину.

— Все деньги, что были у бабушки, ушли на оплату счетов. Она получала помощь, но этого все равно не хватало. Я даже не могла позволить себе похоронить её. Мне предложили её кремировать, но она хотела, чтобы её похоронили рядом с моим дедушкой. Итан появился неожиданно и оплатил похороны. Даже не дал мне возможности возразить, просто сделал это. У меня такое чувство, будто это было единственным, что он когда-либо делал, как будто был связан обязательством.

Я киваю головой:

— Да, думаю, я могу это понять.

Снова появляется официант и интересуется, не желаем ли мы повторить. Я киваю головой за себя, Эйвери тоже соглашается.

— Когда умерла моя мама, мы не были в бедственном финансовом положении, но психологически мы по-настоящему не были способны даже на пару вербальных предложений. Было тяжело. Я представить не могу горе, которое тебе пришлось пережить, даже сейчас не могу.

— Сейчас ситуация лучше, по крайней мере, в эмоциональном плане. Я знаю, она успокоилась, — сказав это, она делает резкий вдох и обмахивает лицо рукой до тех пор, пока на глаза не перестают наворачиваться слезы. Снова появляется официант, и, похоже, ей удается взять себя в руки. У меня возникает впечатление, что она из тех девушек, которые не любят плакать на людях. У меня болит сердце при мысли, что она плачет в одиночестве, где-нибудь наедине с собой. Затем я готов что-нибудь сломать, когда думаю, что Итан когда-то был рядом, чтобы утешить её.

— В финансовом отношении всё до сих пор сложно, но есть надежда на лучшее, — говорит она, будто сказать об этом — значит поверить в это.

Я киваю и беру вторую порцию напитка у официанта. Я хочу побольше узнать об Эйвери, но разговор явно принял грустный оборот. Я больше не хочу говорить о прошлом, я хочу думать о будущем, и все, что собираюсь сделать, это помочь ей чувствовать себя лучше. Я хочу, чтобы она вспоминала этот вечер с улыбкой.

— Потом не хочешь поехать ко мне? Если тебе еще нужно выпить, у меня есть немного, хотя моя выпивка немного крепче, чем ты пьешь сейчас.

Эйвери

Я киваю головой Чейзу. В голове гудит. Я явно начинаю чувствовать онемение в теле, и мне становится теплее.