Джоанна Лэнгтон - Жарче, чем тропики

— И чего ты там ежишься под халатом? Это просто смешно! Я не настолько глуп, чтобы вообразить, будто женщина твоего возраста и с твоей подноготной сохранила невинность.

— Да ты абсолютный глупец, — прошептала Мари, раскрасневшаяся от ярости и досады. И не подумаю снимать халат и представать перед ним чуть ли не совсем голой в этой прозрачной ночной рубашке, подумала она, какой бы смешной я ни казалась в его глазах!

— В этом ты, пожалуй, права, я действительно наделал глупостей. — Поразительно красивые черты его лица исказились от обуревавших Джамала неистовых чувств. — Мне следовало бы хранить верность своим идеалам. И не делать скидку на нравы вашего не столь принципиального общества. Мне пришлось преодолеть определенные предубеждения, прежде чем просить тебя стать моей женой, хотя я знал, что не буду твоим первым мужчиной…

— В самом деле? — Мари была на грани нового бурного приступа гнева. И все же она получала мрачное удовольствие от того, что он не знает о ее неопытности. — И как же ты об этом догадался?

Его чувственные губы сжались.

— Мне известно, что в твоей квартире жил мужчина за год до нашей встречи. Я узнал об этом в Париже.

Ее коллега Анри, временно оставшийся без крыши над головой, упросил ее приютить его, и она поддалась на уговоры исключительно потому, что он был единственным ее другом-мужчиной. К тому же «голубым».

— Но Анри…

— Не хочу и слышать о других мужчинах! — Джамал смотрел на нее с упреком. — И если бы ты сегодня не пробудила во мне такую враждебность, я не испытывал бы подобной горечи и не намекал бы на них.

— Да я даже рада этому! Вполне могу принять твои условия, — язвительно ответила Мари, ухватившись за оружие, которое он невольно подсунул ей, чтобы с его помощью отбиться от Джамала.

— Я не лицемер и не могу требовать от тебя того, в чем и сам не безгрешен. Ты меня так разозлила, что, может быть, и хорошо, что ты не девочка, — свирепо бросил он, поспешно расстегивая рубашку.

Его шоколадного цвета мускулистая грудь была покрыта вьющимися черными волосами. Мари отвернулась, покраснев как в лихорадке. Ее сердце безумно колотилось в груди, пальцы вцепились в осмеянный им халат.

— Если ты останешься здесь, — заговорила она лишенным всякого выражения голосом в попытке охладить пыл мужчины, — я пойду спать в другое место.

Внезапно пара мощных рук схватила ее сзади.

— Не пойдешь!

— Пожалуйста, убери свои руки.

— Не уберу. Мне надоело быть джентльменом, — заявил он, прижимая ее к своему мощному, горячему телу.

— Если ты не отпустишь меня, я завтра же уеду отсюда, — с дрожью в голосе поклялась Мари, и горячие слезы полились из ее глаз. Возбуждающий запах его тела обволакивал ее, и она попыталась собрать в кулак остатки воли, чтобы не поддаться собственной слабости. — И как только окажусь дома, клянусь, все расскажу в печати!

Услышав эту самую страшную угрозу, до которой она только могла додуматься, Джамал окаменел.

— Ты не сделаешь этого…

— Еще как сделаю! — солгала она, преодолевая комок в горле. — А почему бы и нет? Разве ты сам не говорил, что вы готовы даже к дипломатическому скандалу? Так я вам и устрою скандалище!

Обняв ее покрепче за бедра, Джамал подхватил Мари на руки со словами:

— Завтра ты никуда не уедешь! — Он подошел к двери и распахнул ее. — И ни в какой другой день!

— Что это, черт возьми, ты надумал? — возмутилась Мари.

Он торопливо шагал по темному коридору, не обращая внимания на ее слова.

— Джамал, отпусти меня! — потребовала она.

Продолжая сжимать ее в объятиях, он ступил на мраморную лестницу, ведущую в верхние покои дворца.

— Джамал…

— Помолчи!

— Я буду кричать!

— Давай, давай! Чуть что, сразу кричать. Другие разговаривают, а ты орешь.

— Я просто не желаю запутывать еще больше наши отношения. Можешь ты это понять? Не хочу я быть женой! Не хочу даже любовной интрижки! Вообще я жалею, что встретила тебя.

— Трусиха, — съязвил он, распахивая резную дверь. Ома захлопнулась с металлическим лязгом.

— Как ты смеешь называть меня трусихой?

— Да это за милю видно! — насмешливо откликнулся Джамал.

— Дело не в трусости, а в здравом смысле! — оскорбленно ответила Мари.

— В прошлый раз твоя трусость загнала тебя к тетке в Прованс. Но сейчас это не пройдет, — заверил он. — Ты моя жена и будешь пользоваться не большей свободой, чем условно освобожденный уголовник. Благодари за это моего отца — он так и не оправился от унижения, вызванного бегством моей матери. Женщины нашей семьи — единственные в Королевстве Нботу, кто не может покинуть страну без разрешения, подписанного в трех экземплярах их мужьями или отцами. И должен признаться, я благодарен богам и моему отцу-королю за такой жесткий закон!

Что он там говорит о бегстве матери? Выходит, его мать бросила мужа? Мари постаралась освободить свою и без того идущую кругом голову от неуместных мыслей и снова потребовала:

— Отпусти меня!

К ее удивлению, он послушался, но тут же выяснилось, что он следовал определенному плану. В мгновение ока все вокруг осветилось хрустальными люстрами и бра, и Мари просто остолбенела от экзотического великолепия просторной комнаты, в которой они оказались. Огромная кровать под балдахином возвышалась на мраморном пьедестале. Рассеянным взглядом Мари обвела яркие настенные фрески. У нее зарябило в глазах не столько от красок, сколько от того, что изобразил несомненно талантливый художник. На ее месте покраснела бы любая нормальная женщина. Она увидела перед собой многочисленные изображения затейливых любовных игр мужчины и женщины. Эти сцены привели ее в такое смущение, что она не смела взглянуть на Джамала.

— Для научного работника ты удивительно стыдлива, — заметил он, зачарованно наблюдая за ней.

— Куда это мы попали? — нервно спросила Мари.

— В мою спальню, как я и обещал тебе. По правде говоря, я оказываю тебе большую честь, ибо еще ни один европеец не посещал эту часть дворца.

— И чего ради ты притащил меня сюда? — не удержалась Мари от резкости, раздраженная собственной неспособностью предугадать, что еще задумал Джамал.

— Пока ты не пообещаешь мне, что останешься в Королевстве Нботу до конца лета, я буду держать тебя в этой комнате.

Мари уставилась на него встревоженными зелеными глазами и потеряла всякое желание выяснять, серьезно ли он это говорит. Проглотив ком в горле, она напомнила себе, что этот день нельзя считать самым благоприятным в «позолоченной» жизни принца, и решила сделать поправку на его настроение.

— Довольно-таки варварское требование, но я убеждена…

— Это же то самое, чего ты от меня и ожидала, а? — прервал ее Джамал. — Сегодня на рассвете ты обозвала меня варваром и тем самым действительно пробудила во мне именно эту сторону моего характера.