Инга Берристер - Приворотное зелье

Грейс уже почти сумела убедить себя в том, что воспоминания об их первой близости были слишком приукрашенными, что она все преувеличила, романтизировала, превратила в своей голове в некое совершенство, которое могло существовать только в ее фантазии. Теперь же она потрясенно осознала, что воспоминания действительно подвели ее, но вовсе не так, как Грейс предполагала!

Ласки Кена казались не такими чудесными, как она помнила, — они были намного лучше! Гораздо нежнее, головокружительнее…

Так какой же смысл пытаться запретить себе отвечать ему? — спросила себя Грейс и услышала свой сдавленный стон. Прикосновением своих губ он будто вливает в меня живительную субстанцию, словно в бреду подумала она. Кен захватил ладонями ее лицо в добровольный плен и целовал Грейс с такой интимностью, от которой у нее едва не останавливалось сердце.

Она трепетала и содрогалась от удовольствия, наслаждаясь переполняющим ее ощущением близости с ним.

— Мы не должны этого делать, — словно сквозь туман, услышала она собственный голос, даже для нее звучавший неубедительно.

— Знаю, — задыхаясь, ответил Кен. — Но не могу остановиться.

— Я не хочу, чтобы ты останавливался! Неужели она действительно это сказала?

Грейс была потрясена столь распутным отсутствием всякой выдержки, но еще более — открытием, что она непостижимым образом уже успела расстегнуть половину пуговиц на рубашке Кена.

Своими изучающими пальцами она ощущала мягкую шелковистую растительность на его груди. Грейс наклонилась, вдыхая его аромат с нескрываемой чувственностью.

Смесь головокружительных ощущений охватила ее: узнавание — где угодно она узнала бы его запах; восторг — просто оттого, что она чувствует себя такой свободной, смелой и уверенной с ним. Грейс ощущала свое женское могущество, понимая, что именно из-за нее так участилось его дыхание.

Кен и сам содрогался от головы до пят, будучи абсолютно не в состоянии контролировать силу своей реакции на Грейс. Казалось, все ощущения, которые доводилось ему испытывать в жизни, усилены тысячекратно. Он понимал, что это не простое вожделение — оно единственное в своем роде, неповторимое! Она, Грейс, — его единственная и неповторимая! Но интуитивно он чувствовал, что не может сказать ей этого, пока не может, — то, что зарождалось между ними, было еще слишком хрупко;

Кен громко застонал, когда Грейс начала целовать его обнаженный торс. Желание, эта сладчайшая мука, жгло его тело как огнем.

Он быстро стянул с себя оставшуюся одежду, ни на мгновение не переставая смотреть на Грейс. Кен предостерегал себя, что она может заметить любовь в его глазах, но не хотел отводить взгляда, чтобы не потерять ощущения неразрывной связанности с ней.

В ее глазах он видел изумление, неуверенность, желание и немного старомодную женскую стеснительность. Она чуть вздрогнула, когда Кен обхватил одной рукой круглое упругое плечо, другой продолжая стягивать с себя одежду, но тоже не попыталась разорвать связующего их взгляда. Почему-то это визуальное общение между ними казалось не менее чувственным, чем прикосновения.

Кен подался к ней всем телом, то же можно было сказать и о его сердце, и о всем его существе.

— Грейс, — снова прошептал он ее имя, прижимаясь к ней крепче и наконец опуская взгляд на ее губы, а затем снова посмотрел ей в глаза и поцеловал.

Грейс чувствовала, что готова взорваться от небывалой силы чувственного напряжения, накапливающегося в ней. Как хорошо, что она уже давно не впечатлительная девочка, иначе наверняка обманулась бы, решив, что своим взглядом Кен хочет передать ей что-то имеющее глубокий смысл, что она действительно ему небезразлична.

Она знала, что нужно положить конец происходящему между ними сейчас, пока еще не поздно. Но Кен обнял ее крепче, коснулся ее губами — и в ней снова заныла сладкая боль нестерпимого желания. Он почувствовал, как приоткрылись ее губы, вдохнул сладкий аромат дыхания и ощутил трепет во всем ее теле.

Кен гладил ее, заставляя Грейс извиваться и трепетать. Его рот переместился к чувствительному месту у основания шеи. Затем легкие, покусывающие поцелуи поднялись к уху, и язык стал исследовать ее нежную раковину. Мельчайшие ощущения накапливались, сплавлялись до тех пор, пока Грейс не почувствовала, что сгорает на огне желания, которое он пробуждает в ней.

Ее напрягшаяся грудь молила о прикосновениях его рук. Словно догадываясь об этом, Кен накрыл их ладонями, гладя подушечками больших пальцев твердые соски.

Грейс со стоном закрыла глаза, с радостью приветствуя укрывшую ее бархатную тьму, а затем снова распахнула их, задохнувшись от острого наслаждения, когда рот Кена опустился сначала на одну грудь, а затем на другую.

Ее пальцы впились в его спину, тело изогнулось в непередаваемой смеси мольбы и искушения.

Кен целовал ее живот, обводя пупок кончиком языка. Она зарылась пальцами в темные густые волосы, намереваясь приподнять его голову. Но руки беспомощно замерли, когда он стал опускаться все ниже и ниже.

Такая близость возможна только между самыми пылкими влюбленными, однако Грейс не находила в себе сил сопротивляться и отказываться от того, что давал ей Кен. Ее тело, как и ее чувства, сначала напряглись, сопротивляясь происходящему, а затем сдались.

Когда Кен накрыл Грейс своим телом и вошел в нее, он почти сразу же почувствовал первые спазмы ее освобождения. Его собственное тело устремилось вдогонку, и он испытал небывалое наслаждение, осознав, что они вместе пережили этот захватывающий момент.

Грейс выкрикнула имя Кена, сильнее вжимая его в себя, туда, где ей больше всего хотелось, чтобы он был. Это было так чудесно — ощущать его в себе, частью себя, сейчас и навсегда! — Кен…

Она выдохнула его имя в усталом упоении, и по ее щекам потекли слезы счастья, которые Кен слизал языком, прежде чем обнять ее. Грейс заснула еще до того, как его руки успели сомкнуться вокруг нее.

Кен позволил себе удовлетворенно улыбнуться, только когда положил телефонную трубку в конце казавшихся нескончаемыми получасовых дипломатических переговоров с начальником полицейского участка.

— Раньше у него состоялся пятиминутный, крайне резкий разговор с Грегори, которого Кен поставил в известность, что скорее всего в тюрьму посадят именно его — за незаконное пребывание на территории фабрики, — если он выдвинет обвинение против Грейс. Кен мрачно спросил, есть ли у него, Грегори, столь же очевидные доказательства нападения, как у Грейс, которую он бесцеремонно и необоснованно толкал. Грегори разразился ответными угрозами, но в результате вынужден был уступить.

Переговоры с полицейским дались ему намного труднее, особенно поначалу, когда тот сурово заявил Кену, что они не в восторге от того, какой ущерб нанесла демонстрация, имевшая место на фабрике, их ограниченному бюджету, и, уж разумеется, они не намерены показывать обществу, что готовы терпеть акты насилия. Кен возразил, что первоначально демонстрация затевалась как мирная, и подчеркнул, что, как владелец фабрики, не считает необходимым выдвигать какие-либо требования, поэтому дело вполне можно закрыть. К тому же выяснилось, что никого из демонстрантов не держали в полицейском участке всю ночь и только Грейс могла бы предстать перед судом из-за нападения, в котором обвинял ее Грегори.