Барбара Бреттон - День, когда мы встретились

Все, что ей хотелось, — прильнуть губами к его губам, ласкать его сильные плечи, гладить густые жестковатые волосы. Говорить ничего не надо, тем более рассказывать ему историю своей жизни или выслушивать его историю.

Мэгги в изнеможении откинулась на подушки. Нет, все-таки правильно, что она вовремя остановилась! Еще минута — и шампанское развязало бы ей язык, и она, пожалуй, брякнула бы напрямую, что хочет его поцеловать. Слава Богу, в последний момент ей все-таки хватило ума не выставить себя полной идиоткой!

Во всяком случае, все, что он успел узнать о ней, — это ее имя. Вряд ли он сможет узнать, в каком она номере. Хотя если его братец работает в этой гостинице…

Телефонный звонок прервал ее мысли. От неожиданности Мэгги вскочила с кровати как ошпаренная.

— Что ты делаешь в номере? — Голос Клер звучал рассерженно.

— Отвечаю на твой звонок. — Мэгги сама была не рада, что ответ прозвучал не очень вежливо, но она была слишком расстроена, чтобы он мог быть иным. Все эти годы их с Клер отношения трудно было назвать безоблачными. Лишь когда Мэгги вернулась в Нью-Джерси, они стали понемногу улучшаться.

— Какого черта?! — воскликнула Клер. — Ты сейчас должна быть в казино, расслабляться по полной программе.

— Я и расслабляюсь. — Мэгги чувствовала себя виноватой перед младшей сестрой. — Я приняла душ, сейчас собираюсь смотреть телевизор. — Она потянулась за пультом одного из трех телевизоров, имевшихся в ее номере. На экране возникло лицо ведущего. — А ты что мне звонишь, если я, по-твоему, должна быть в казино?

— Хотела оставить тебе привет на автоответчике. Поздравить еще раз с днем рождения. Но если я мешаю…

— Чем? Я лежу в постели, ничего не делаю. — «И думаю о мужчине, которого я встретила в ресторане. Тебе бы он понравился, Клер. Высокий, сильный, красивый, не лишен чувства юмора. Мы танцевали, потом пили шампанское, он сказал, что мои глаза похожи на небо… А я убежала как последняя дура!»

— Отличное занятие! — Клер не иронизировала. Она говорила серьезно. Она вообще не умела быть несерьезной.

— По-моему, неплохое. Как дети?

— Я говорила с мамой Джереми. Чарли уже спит без задних ног. А Николь здесь рядом, изучает мою косметику.

— Не рано ли приучать ее к косметике? Я помню, в каком виде она вернулась от тебя в прошлый раз.

— По-моему, она выглядела неплохо!

— Она выглядела лет на девятнадцать! — Мэгги передернулась. — Не рано ли?

— Время не остановишь. Твоя дочь растет. Мэгги пробурчала что-то нечленораздельное.

— Что ты сказала? — насторожилась Клер,

— Я говорю, ресторан был просто шикарный! Вы с Элли постарались на славу. Не знаю, как и благодарить.

— Мы перед тобой в неоплатном долгу, Мэгги. Ты просто клад.

— Спасибо, — поблагодарила Мэгги. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. Мэгги повесила трубку.

«Просто клад»! Если она и впрямь такое сокровище, почему же тогда она одинока?

Работа полицейского способна кого угодно превратить в зверя. Неделями все может быть спокойно, но когда врываешься в дом и видишь три детских трупа, мать всю в крови и бессмысленную улыбку ее накачанного наркотиками сожителя, хочется выхватить у этого человекообразного существа еще дымящийся пистолет и выпустить весь остаток обоймы в его тупую башку — и пусть потом судят. Потом это проходит, но с каждым разом все труднее.

Поэтому Конор занимался бегом. Бег не просто помогал держаться в хорошей физической форме — он успокаивал нервы. Когда бежишь, не думаешь ни о чем, кроме скорости и дистанции. Если бы не бег, он, может, давно бы уже опустился и спился.

Конор уже привык в любую погоду вставать чуть свет и натягивать спортивный костюм. Когда свежий утренний воздух врывается в твои легкие, а рассвет едва начинает золотить верхушки деревьев и крыши домов, когда слышишь гомон просыпающихся птиц, начинаешь верить, что мир не так уж плох.

Затем он переодевался и шел на работу, чтобы снова встретиться лицом к лицу с реальным — порой суровым и жестоким — миром.

В этом году на его долю выпало слишком много такой реальности. И скрыться от нее было некуда — даже бег тут не поможет. От себя не убежишь.

Голос Бобби преследовал его во сне и наяву.

— Не стоит казнить себя, приятель, — говорил этот голос. — Твоей вины здесь нет.

Но Конор думал иначе…

Он проснулся около семи. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, где он. Гостиничная кровать была шире и мягче, чем его кровать дома. Дома он всегда спал с открытыми окнами. В гостинице этого сделать нельзя. К тому же здесь нет балконов. Конор вспомнил рассказы о тех, кто в один вечер просаживал все свое состояние в казино и для кого оставался лишь один путь — в окно двадцать второго этажа. Сегодня, если бы незадачливый игрок решил покончить с собой, ему бы пришлось сначала преодолеть трехдюймовое непробиваемое стекло.

Сейчас по этим стеклам барабанил мелкий, занудный дождь. Мокрые, казавшиеся потрепанными чайки изредка кружили над пустынным пляжем. Серая асфальтовая дорожка от дождя стала черной.

Быстро одевшись, Конор сунул ключ от номера в карман спортивных брюк и направился к выходу. Он чувствовал себя немного не в форме, но знал, что это пройдет, как только он вдохнет холодный октябрьский воздух. Спускаясь в лифте, Конор мысленно поздравил себя с тем, что не думает о брюнетке по имени Мэгги, — и тут же посмеялся над собой. Если бы он действительно о ней не думал, он бы и сейчас не вспомнил о ней. Что ж, если он еще не разучился смеяться над самим собой, значит, по крайней мере с чувством юмора у него все в порядке. Мало кто умеет смеяться над собой.

Мэгги, похоже, умела. И это, пожалуй, нравилось Конору в ней больше всего, если не считать бездонно-синих глаз. Мэгги видела мир таким, какой он есть, со всеми его недостатками — и все равно принимала и обнимала его. Конор не знал, откуда он знает это о Мэгги, но он знал это наверняка. Он все о ней знал. Не знал лишь, что она вскочит и убежит, не допив и первого бокала шампанского. Но здесь, если разобраться, виноват он сам — слишком поторопил события.

Он вышел из лифта, прошел через пустынный холл и вышел из вращающихся дверей гостиницы. Дождь холодил его лицо и руки, но Конор не давал себе поблажки ни в какую погоду. В последнее время, правда, разминка стала даваться ему немного труднее. Годы, что ли, уже начинают брать свое?

Конор слегка поежился, глядя на мокнущие пластмассовые столики и стулья летнего кафе. Они, очевидно, стоят здесь последние дни — сезон уже подходит к концу, скоро их должны убрать до весны. Старика с саксофоном еще нет, но он обязательно появится. Он всегда, в жару и в стужу, стоит все на том же углу, наигрывая все ту же неизменную мелодию. Симпатичный старик. Конор всегда бросал в его шляпу две-три монетки. Хотел бы он принимать жизнь с той же стойкостью, что и старый саксофонист!