Дженнифер Блейк - Дерзкие мечты

— Я подумаю и, если решу, дам вам знать.

— Думайте скорее, carina. На одной надежде мне долго не протянуть, — ответил он в шутливом тоне.

После прогулки по реке у них осталось время на осмотр виллы Пизани, которой поочередно владели венецианский дож, Наполеон I и его пасынок, Эжен де Богарне. Им также удалось осмотреть дом, называвшийся «La malcontenta» («Недовольная»). Согласно преданию, он был назван так в память о неверной жене императора, которую сослали сюда за недостойное поведение. И наконец, когда солнце уже садилось, они отправились в тратторию.

Еда, как и обещал Цезарь, оказалась превосходной. Сначала подали андипасто — закуску из соленых яиц кальмаров, мяса, маслин и различных приправ, затем — закуски из креветок под чесночным соусом, крабов и морских гребешков, за которыми последовали вкуснейшее рисотто — блюдо из риса, отваренного на мясном бульоне с тертым сыром и специями, и фетуччино из крабов. Все это они запивали замечательным местным вином «Прозекко конельяно», легким и чуть терпким.

Общий разговор за столом не клеился, но Джолетта с Цезарем постоянно смеялись и шутили друг с другом. Он осыпал ее самыми невероятными комплиментами и все время подливал ей вина, невзирая на ее возражения. Но после того как Роун попытался ее остановить, Джолетта перестала протестовать и даже начала поощрять итальянца.

Окончательное решение относительно поездки во Флоренцию она приняла, когда стали заказывать десерт. Роун предложил одно, Цезарь — другое, и, пока она выбирала, Роун сам сделал заказ за нее. Вроде бы мелочь, тем более что он остановился на ее любимом желе с миндалем и абрикосами, но ей надоело, что он постоянно принимал за нее решения и навязывал ей свое мнение.

Когда они вышли из ресторана и направились к машине, Джолетта что-то тихо сказала Цезарю. Он ответил ей восторженным взглядом.

В Венецию они вернулись поздно. Расставшись с Натали и Цезарем на набережной, Джолетта и Роун отправились в гостиницу. В холле девушка подошла к стойке портье, чтобы взять ключ от своей комнаты, в то время как Роун остался стоять в стороне, поджидая ее. Она многозначительно посмотрела на него, но ничего не сказала, до тех пор пока они не оказались у двери ее номера.

— Я думала, что ты возьмешь ключ от своей комнаты, — заметила Джолетта, отпирая дверь.

— Не могу, — спокойно ответил он. — Я сдал его, и они поселили в моей комнате кого-то другого.

— Ты что, проверял?

— А ты как думала? — он говорил по-прежнему спокойно. В тот момент Джолетта не знала, верить ли его словам. Она глубоко вздохнула.

— Знаешь…

— Знаю, — оборвал ее Роун. — Ты не хочешь, чтобы я оставался в твоей комнате, хочешь, чтобы я ушел. Но я этого делать не собираюсь. И не собираюсь развлекать всю гостиницу нашей дискуссией на эту тему.

Он протянул руку над ее головой и распахнул дверь номера. Потом, отодвинув Джолетту, вошел в комнату.

Джолетте оставалось либо стоять в коридоре, либо последовать за ним. Вздохнув, она шагнула в полутемный номер и захлопнула за собой дверь.

В тот момент, когда рука ее коснулась выключателя, она почувствовала густой и пряный аромат, окутавший ее в темноте комнаты. Джолетта нажала на кнопку выключателя. Стало светло.

В вазах, расставленных повсюду, где только можно, стояли крохотные садовые гвоздики — розовые, огненно-красные, белые, пестрые. Их головки источали такой упоительный аромат, что девушка невольно застыла на месте.

— Что это такое? — озадаченно спросила она.

— Гвоздики. Я увидел их на рынке Риальто и заказал.

— По телефону?

Он кивнул.

— Согласно дневнику, они означают погубленную любовь или что-то в этом роде. — В его напряженном голосе прозвучало нечто похожее на смущение.

— Сердце бедное, увы! — машинально продолжила Джолетта.

— Именно так.

Глупо было восторгаться поступком, столь явно рассчитанным на ее сентиментальность. Но великодушие жеста, понимание того, что ей нужно, проявление заботы о ней — все это говорило о том, как тонко он чувствует ее. Это поразило Джолетту и обезоружило.

— Чего ты добиваешься? — тихо спросила она.

— Я хотел сказать, что у меня не было намерений обидеть тебя, и прошу простить меня. И еще мне хотелось бы понять, не осталось ли у нас хоть какой-то возможности начать все сначала?

— Чтобы у тебя было время дочитать дневник?

Он тяжело вздохнул.

— Мне неважно, увижу я его снова или нет.

— Вот и хорошо, — рассудительно заметила она.

Она рассчитывала вывести его из себя, но лицо его выражало лишь твердую решимость. Джолетта подошла к стулу, сняла с плеча сумку и положила ее на сиденье.

— Я люблю тебя, Джолетта, — сказал он хриплым, прерывающимся голосом.

— Не надо! — резко ответила она, даже не взглянув на него. Потом добавила тише:

— Прошу тебя. Не надо.

— Я знаю, что у тебя нет никаких оснований доверять мне, но мне было важно сказать тебе это.

— Конечно, очень кстати, что ты понял это именно сейчас, — ответила она твердым голосом.

— Я давно это знал, еще в Бате, хотя началось все гораздо раньше, возможно, в ту самую ночь в Новом Орлеане. Просто тогда я не мог этого сказать, потому что не был честен по отношению к тебе и тень притворства могла бы лечь и на мое признание.

— Плохо то, что это не помешало тебе забраться ко мне в постель.

— А вот об этом я нисколько не жалею. Может быть, это — единственное, что у меня есть.

Джолетте очень хотелось верить ему, и это огорчало ее больше всего. Она не должна ему верить. Он использовал ее и будет использовать дальше, стоит только ему позволить. А этого она больше допустить не может.

Вне всяких сомнений, он считал, что ей, возможно, удастся расшифровать формулу с помощью дневника, и хотел быть поблизости на такой случай. И если у нее что-то получится, всему придет конец. Он возьмет то, что искал, и покинет ее. А если ничего не получится, если в конце путешествия у нее не будет никаких результатов, то ему просто незачем с ней оставаться. В любом случае она проиграет.

Эта мысль казалась ей такой же невыносимой, как и его льстивая ложь. Ее всегда все бросали. Мама, папа, жених. Даже Мими. На сей раз она этого не допустит. Она сама его бросит.

Джолетта подошла к столику у кровати, на котором стояло несколько ваз с гвоздиками. Наклонившись, она вдохнула их густой запах. Прохладные лепестки ласкали ей веки, рот, подбородок. Вино и аромат цветов кружили ей голову, она подумала, что, может быть, Роун заслужил прощальный подарок, нечто такое, что он сможет вспоминать, что поможет ему унять тоску, когда она покинет его.

— Джолетта, — взмолился Роун.

Ей нужно было время все обдумать, убедиться, что она действительно хочет этого. Сострадание, жертвенность, вызванная чувством вины, просто желание — все смешалось в порыве, который охватил ее. Она понимала, что в ее чувствах есть и нечто большее, но не желала признаваться себе в этом.