Ника Муратова - Мое чужое лицо

Альбина замолчала. Что она могла сказать? Утешить его? Но как? Она сама еще не справилась со своими эмоциями, чем она могла помочь ему? Отец выглядел совершенно потерянным. Мир переворачивался на его глазах с ног на голову, и он ощущал себя в состоянии невесомости. Не было никаких мыслей, никаких слов. Они оба почувствовали неловкость. Каждый ощутил потребность побыть в одиночестве и разобраться с мыслями.

— Ты иди, Альбиночка, иди. —вымолвил он, наконец , тяжело и тоскливо.

— Я зайду завтра, проведаю её.

— Да, конечно. Мы всегда рады тебе, ты знаешь. Мы всегда хотели тебе только счастья. Мы любили тебя. Мы — твоя семья, дочка, твоя семья…

Алкоголь подействовала на его мозг и это было слышно по его речи. Альбина коротко обняла его и поспешила уйти.

На следующий день Руна ввела себе большую дозу морфия, который выписывался ей для обезболивания, и умерла. Тихо, уснув и не проснувшись. Она не хотела агонии, не хотела страдать. Она всегда старалась избавить себя от излишних забот и волнений, от ненужных переживаний. Она осталась верной себе и в смерти.

Альбина продолжала встречи с отцом, который нигде не выдал её тайны, хотя она его об этом и не просила. Поначалу он замкнулся в своем горе, заливая его алкоголем, но в итоге нашел выход. Такой же, как всегда, когда он уходил от семейных проблем. Работа и женщины. Много работы и много женщин. Такой жизнь казалась ему не слишком уж и плохой. А главное — понятной.

Альбина тоже окунулась в работу с еще большим рвением, заглушая одиночество. Но единственной отдушиной для неё все равно являлся Сашка, розовощекий, веселый и любознательный мальчишка, с четырьмя белоснежными зубами, гордо торчащими в вечно улыбающемся рте, с теплыми руками, обнимавшим её при любой возможности, с ямочками на щеках, снившимися ей каждый раз после того, как она отвозила его обратно в деревню.

Альбина не была в трауре, но в душе её все, несомненно, перевернулось, сместилось, приобрело совершенно новую окраску. Воспоминания о матери вдруг осветились под совсем другим углом. Теперь ей уже отчетливо виделось, что то, что она принимала за нелюбовь, являлось, на самом деле, криком одинокой души. Никто не захотел понять женщину, переполненную комплексами и жуткой неуверенностью, ежесекундно борющейся за собственную способность держаться на плаву, не сорваться, не упасть в бездну спутанного сознания, постоянно маячившую перед ней. Кто знает, как давно Руна заподозрила о своей болезни, как давно она поняла, что еще немного, чуть-чуть, один шажок, и она может выпасть из строя. Кто знает, как далась ей борьба с этой угрозой? Облегчила ли Альбина хоть один день в жизни матери? Даже когда узнала о её болезни, когда уже стало всем ясно, что психика ранима, нестабильна, что сделала Альбина? Ушла. Отдалилась от неё. Бросила на произвол монстров, съедающих и без того несчастную женщину. С того момента они практически не общались. Но ведь была еще жизнь до. До болезни. Были совместные поездки. Были театры, отдых на море, шикарные пансионаты, встречи с интересными людьми, музеи, галереи. Она воспринимала это, как должное. А ведь далеко не все дети имели счастье увидеть столько интересного уже в детстве.

А еще были нравоучения. Да, она терпеть не могла эти нравоучения, ненавидела их всех душой. А к чему они привели? Разве та уверенность в себе, в своей красоте, в своем успехе — разве все это взросло не благодаря усилиям матери? Закомплексованная увядающая красавица пыталась избавить свою дочь от собственных страхов. То, что потом сделала Альбина со своей жизнью, это уже не вина Руны. Легче всего было свалить на странное детство свои ошибки. Излюбленный прием, используемый многими для прикрытия самоискажения.

Именно Руна всегда внушала дочери, что та достойна самого лучшего.

— Не смей упустить свой шанс в жизни! Не смей встать на нижнюю ступень там, где ты достойна стоять на высшей. Никому не давай себя спихнуть с заслуженного пьедестала.

Эти слова воспринимались Альбиной, как давление, как попытка заставить сделать её что-то против воли. На самом деле это был мощный толчок. Да, она все время боялась упасть и не оправдать ожидания родителей, боялась опустить планку, не допрыгнуть, не долететь, не успеть. Да, это прибавило комплексов позже, но это так же это дало ей силы противостоять зависти и конкуренции, перебороть неверие в свои себя, идти по подиуму с гордо поднятой головой, смотреть в камеру не заботясь о реакции окружающих.

Именно Руна заставила отца использовать связи и представить дочь известным модельерам. А потом пробить ей место на телевидении. Именно она считала, что их дочь обладает всеми данными звезды. Альбина называла это нездоровым родительским тщеславием, обвиняла их в использовании дочери ради удовлетворения собственных амбиций. Но не будь их тщеславия, смогла бы она взлететь так высоко и поверить в то, что может все?

Чего не смогла дать ей Руна, так это умения жить альтернативную жизнь. Делать гибкий выбор. Она просто не хотела, чтобы дочь когда-либо засомневалась, какое решение ей принять. Она стремилась к тому, чтобы Альбина, не раздумывая, принимала решение в пользу славы и популярности, в пользу карьеры, в пользу использования своих данных на все сто. Трудно винить её в этом. О том, что Альбина однажды окажется по ту сторону зазеркалья, никто не мог знать.

Альбина часто стеснялась своей матери. Стеснялась её болезни, её навязчивого стремления к славе, эпатажности, вычурности, того, что она с годами становилась объектом насмешек более молодых и удачливых подруг. Сейчас было стыдно об этом вспоминать. Как и многом другом. Оказавшись один на один со своими страхами и монстрами, она поняла состояние матери. Она оказалась с ней в одном лагере, хотя всю жизнь стремилась встать напротив.

Открылось, что Руна все же занимала немалое место в её душе, хоть эта ниша никогда и не была явной. И только после смерти Руны ниша эта зазияла откровенной пустотой. Пустота постоянно ныла, засасывая и причиняя боль.

Пятое октября. Артем сидел перед компьютером, не зная, что делать. Даже с работы пришел пораньше, настолько зудела мысль о том, что сегодня он должен ответить на письмо. На самом деле он не приблизился к ответу ни на миллиметр. Заявление, что он близок к цели, было сделано явно в запале храбрости. Какая там цель… Похоже, он, наоборот, отдалился от цели. Возможно, трещину уже не склеишь. Опять попался в сеть своих принципов. Тогда это была мужская дружба, теперь — неприятие лжи, недоверия, миллион других причин. Миллион прослоек, смягчающих удар по самолюбию, признание в слабости и нерешительности.

Сколько он еще будет обманывать себя, что не до конца понимает, что происходит? Что не верит в возможность происходящего?