Кристин Ханна - Летний остров

— На, выпей, — сказал он быстро, подавая обезболивающее.

Руки Эрика дрожали. Он взял бокал и поднес его к бескровным губам. Сделал глоток, поморщился и допил до конца.

— Эх, мне бы сейчас стакан «Маргариты» из ресторанчика Рея и хорошую порцию мидий! — с улыбкой проговорил он.

— «Маргарита» и морепродукты? Это при том, как ты переносишь спиртное? Прости, братец, но мысль не слишком удачная.

— Мне давно не семнадцать. Я больше не глушу спиртное стаканами, пока обратно не полезет.

Слова Эрика живо напомнили Дину о том, как сильно они отдалились. Мальчишками они знали друг о друге все, повзрослев, они стали чужими.

— Лекарство поможет? — спросил Дин..

— Конечно, через десять минут я cMoiy одним махом перескакивать с крыши одного небоскреба на другой. — Эрик замолчал и нахмурился. — А что, собственно, означает это «одним махом»? И почему я раньше об этом не задумывался?

— В любом случае это лучше, чем летать. Даже первым классом. Я вспоминаю свой полет как кошмарный сон.

Эрик улыбнулся:

— Настолько плохо даже в первом классе? Не забывай, что ты говоришь с бедным школьным учителем, которого к тому же лишили наследства.

— Извини, я просто пытался поддержать беседу.

— Не надо. Я умираю, мне не нужно убивать время светской болтовней. Дин, всю нашу взрослую жизнь мы говорили обо всем, кроме того, что на самом деле важно. Я понимаю, это наследственное, но у меня больше нет времени на ерунду.

— Если ты еще раз напомнишь мне, что умираешь, клянусь Богом, я сам тебя убью! Неужели ты думаешь, что я могу забыть?!

Эрик рассмеялся:

— Слава Богу! Впервые за десять лет ты заговорил как брат, которого я знал. Приятно сознавать, что он до сих пор жив.

Дин немного расслабился.

— А я рад твоему смеху. Давно его не слышал.

Он неторопливо подошел к комоду, на котором в беспорядке стояли фотографии. В основном это были детские снимки Эрика и Дина, но был один, на котором, обнявшись, стояли трос — Эрик, Дин и еще один мальчик, член их футбольной команды. Все это выглядело вполне заурядно, но сейчас, глядя на Эрика, Дин не мог не задуматься. Неужели разница между ним и братом существовала уже тогда, просто он не замечал очевидного?

— Лучше бы я никогда не говорил тебе, что я гей.

Эрик словно прочитал его мысли. Дин пока не подготовился к подобному разговору, но у него не было выбора. Эрик бросил его в холодную воду, на глубину, и теперь ему оставалось только плыть.

— Довольно трудно сохранить в тайне, что живешь с мужчиной.

— Люди постоянно это делают… то есть хранят тайну. Но я был так наивен, что мне хотелось с тобой поделиться. — Эрик приподнял голову с подушки и посмотрел на Дина. — Я знал, что родители с этим не смирятся, но ты… — Его голос дрогнул. — От тебя я такого не ожидал. Ты разбил мне сердце.

— Я не хотел.

— Ты перестал мне звонить.

Дин вздохнул, думая, как объяснить брату.

— Ты уехал в колледж и поэтому не знал, что здесь творилось. А у нас разыгралась драма под названием «Распад семьи Бридж». Событие попало на первые полосы всех газет. А потом… мы с Руби расстались.

— То-то я гадал, что между вами произошло. Я думал…

Эту рану Дин пока не был готов бередить.

— Было чертовски скверно, — быстро сказал он. — Я позвонил матери и потребовал, чтобы меня перевели в Чоут, где, заметь, я столкнулся с кучкой чванливых надменных богатых деток. Мне там страшно не понравилось. Я не мог ни с кем подружиться. Но каждое воскресенье вечером мне звонил брат, и я всю неделю жил ожиданием этого часа. Ты был не просто моим лучшим другом, ты был единственным. И вот однажды ты забыл позвонить. — Дин вспомнил, как целый день прождал у телефона. Это повторилось и в следующее воскресенье, и через неделю. — Когда ты наконец позвонил, то рассказал про Чарли.

— Ты чувствовал себя покинутым, — тихо сказал Эрик.

— Не только. Мне начало казаться, что я вообще тебя не знал, что все, что ты говорил мне раньше, было враньем. Ты же хотел говорить лишь о Чарли. — Дин пожал плечами. — Мне было семнадцать, я страдал от разбитого сердца. Думаешь, мне нравилось слушать про твою любовь? И конечно, мне было трудно смириться с мыслью, что ты полюбил мужчину.

Эрик откинулся на подушки.

— Когда ты перестал отвечать на мои звонки, я решил, что ты меня возненавидел. Позже ты стал работать в семейной фирме, и я сбросил тебя со счетов. Я никогда не думал, каково приходится тебе. Извини.

— Я тоже прошу прощения.

— И куда заведут нас эти извинения?

— Кто знает? Сейчас я здесь, разве этого не достаточно?

— Нет.

Дин вдруг понял, чего добивается Эрик.

— Ты хочешь, чтобы я вспомнил, какими мы были? Вернуться в прошлое, а потом наблюдать, как ты умираешь? По-моему, не слишком удачный план.

Эрик протянул руку и накрыл пальцы брата своими — холодными, дрожащими.

— Мне хочется, чтобы, пока я жив, хоть кто-нибудь в семье меня любил. Неужели я прошу слишком многого? — Он закрыл глаза, видно, разговор отнял у него последние силы. — Черт! Кажется, я слишком тороплю события. Мне нужно время, будь оно проклято. Ты можешь сделать одну вещь? Можешь просто посидеть со мной, пока я не засну?

— Конечно. — Горло Дина сжал спазм.

Эрик заснул, но, даже когда его дыхание выровнялось, а рот приоткрылся во сне, Дин оставался в комнате. Он по-прежнему не знал, что сказать брату, когда тот проснется. Он готов был отдать все свое состояние — да что там состояние, нес, чем он владел или мог взять взаймы! — в обмен на то, что раньше не особенно ценил. На то, в чем Эрик больше всего нуждался. На время.

Допрыгав на одной ножке до туалета и вернувшись обратно, Нора запыхалась, у нее закружилась голова. Она перебралась на кровать и прислонилась спиной к шаткой деревянной спинке. Нора понимала, что должна обращаться с Руби очень бережно, считаться с ее болью. При этом она никогда не забывала, что сама стала причиной этой боли. Она понимала, что Руби нельзя торопить, нужно дать ей возможность сделать первый шаг к примирению. Как бы Норе ни было трудно и горько, она не собиралась идти напролом и форсировать события.

Но Руби всегда обладала способностью пробуждать в ней худшее. Зачастую обе говорили друг другу такое, о чем впоследствии жалели.

Например, Руби прекрасно знала, что каждый раз, когда она холодно произносит слово «Нора», сердце матери пронзает боль. Таким способом Руби напоминает ей, что они друг другу чужие.

«Ты должна сохранять выдержку. И, ради всего святого, не указывай ей, что делать, и не напоминай, что знаешь ее», — приказала себе Нора.

Возможно, соблюдать эти правила было бы не трудно, если бы они остановились в любом другом месте. Но здесь, на острове, сама почва была настолько насыщена воспоминаниями, что на ней не могло вырасти ничего нового.