Мэри Эндрюс - Маленький скандал

Кстати, о волосах. Бог мой! Сегодня же я была записана к Мозелле в салон «Ла Плас». Сколько сил и времени было убито на обсуждение той высокой прически, которая должна была подчеркнуть мою длинную шею и линию спины — свадебное платье имело весьма дерзкий вырез сзади. То самое свадебное платье из кремового шелка от Веры Вон, за которое было уплачено двенадцать тысяч долларов, и которое я вчера поместила на крышку мусорного бака, выставив и то и другое на обозрение публики.

Мне надо было еще вчера позвонить Мозелле, чтобы она меня не ждала.

Я до крови закусила губу. Мозелла не была мелкой рыбешкой в лице дизайна и художеств, она — настоящая акула бизнеса.

Мозелла переехала в Мэдисон из Атланты в прошлом году, после того как одна из клиенток ее шикарного парикмахерского салона снабдила ее очередным экс-мужем. Теперь Мозелла была замужем за анестезиологом на пенсии, который и построил ей новенький, умопомрачительный салон в Мэдисоне, и его бывшая жена не ленилась каждый месяц проделывать путь в пятьдесят миль от Атланты до Мэдисона и столько же обратно, чтобы привести в порядок свою голову. Никто не умел делать такое колорирование, как Мозелла! И никто — действительно никто! — не смел отменять визит в салон «Ла Плас», не уведомив хозяйку за сутки.

Мои руки тряслись, когда я набирала номер «Ла Плас».

Оскар, администратор, ответил как обычно:

—Та?

Оскар был кубинцем, родом из Тампы, и всю свою жизнь говорил на английском, поэтому я думаю, он просто подражал акценту Рики Рикардо. Возможно, с ним он ощущал себя более гламурным.

— Оскар, это Кили Мердок, — сказала я, собравшись с духом. — Э… боюсь, что я не смогу сегодня приехать.

— Это невозможно, — просто и однозначно ответил Оскар.

— Разумеется, я заплачу, — быстро добавила я, — но я действительно вынуждена отказаться от визита.

— Одну минуту, — сказал Оскар ледяным тоном. — Мозелла, — услышала я его голос в трубке, — кто-то звонит, называя себя Кили Мердок и хочет отменить визит. Я сказал ей, что это невозможно. Может, вам самой поговорить?

— Дай мне трубку, идиот. Кили, сладкая моя, с тобой все в порядке?

— Ты слышала? — спросила я.

— Ну, в общем, да, — вздохнула Мозелла.

— Кто тебе сказал?

— Ты имеешь в виду вчерашний вечер или сегодняшнее утро?

— Ты уже вчера об этом узнала?! — И почему меня удивил тот факт, что весь Мэдисон, как улей жужжанием, был полон вестью о разрыве моих отношений с Эй-Джи?

— Я собиралась открыться пораньше, в восемь, специально ради Джи-Джи. Она позвонила вчера в районе одиннадцати.

— Она, наверное, основательно ввела тебя в курс дела?

Мозелла рассмеялась дребезжащим смехом. Ей было чуть больше пятидесяти, и она не собиралась отказываться от многолетней привычки выкуривать по пачке в день. Даже ради своего богатого мужа доктора. — Можно и так сказать.

— И каждый из тех, кто звонил, излагал собственную версию событий?

— Картина получилась живописной, это верно, — согласилась Мозелла. — Но я не придаю большого значения сплетням. Ты же знаешь.

Я подавила желание прыснуть от смеха. Мозелла была сплетницей экстра-класса. Если кому-либо в городе случалось вляпаться в неприятную историю, она узнавала об этом первой.

— Из этого я могу заключить, что ты знала, что прическа мне сегодня не понадобится? — сказала я в заключение. — А также педикюр и маникюр.

— Само собой, — сказала Мозелла. — Все прочие приглашенные на твою свадьбу дамы уже позвонили и тоже отказались.

— Даже Пейдж? — спросила я, чуть не подавившись звуком имени этой мерзавки.

— О нет, — сказала Мозелла. — Я как раз сейчас смотрю в окно и вижу, как подъезжает ее машина. Они явились сюда обе — Пейдж и ее мамаша.

— Ты сделаешь мне одолжение? — спросила я.

— Попытаюсь.

— Обкорнай их наголо.

— Хотела бы я, моя сладкая, да не могу. Бизнес есть бизнес. Вот что я тебе скажу: как насчет эксперимента с цветом? Может, сделать ее слегка оранжевой?

— Я заплачу тебе вдвойне, если ты это сделаешь, — сказала я.

— Нет, тут уж я угощаю, — сказала Мозелла. — Мне никогда не нравилась эта маленькая потаскушка. Вечно скулит насчет своего чувствительного черепа, и чаевых от нее не дождешься. И даже не проси меня всерьез заняться ее мамашей.

— Не буду, — сказала я. — Спасибо, Мозелла. Пошли мне счет, ладно?

— Никаких счетов, — сказала Мозелла. — Рано или поздно мне все равно придется делать тебе свадебную прическу, а когда я ее сделаю, то мы с тобой обе войдем в историю парикмахерского дела.

Я сморгнула слезу и повесила трубку. Глория сидела на диване в моей крохотной гостиной с блокнотом в руке. У Глории была многолетняя привычка составлять список неотложных дел, и блокнот служил ей именно для этой цели.

— Я позвонила поставщику провизии, в администрацию клуба и флористу, — сказала она, пробегая пальцем по списку. — И еще я собираюсь отправить посыльного в церковь с короткой, но прочувствованной запиской для тех, кто не знает об отмене церемонии. — Она говорила таким тоном, словно обсуждала цвет штор в гостиной. — Ты отменила визит в салон? — спросила Глория. Рука се зависла над этим пунктом списка.

— Да, Мозелла уже в курсе.

— Ну конечно.

— Все остальные тоже отменили визит, за исключением Пейдж и ее мамаши.

— Ты полагаешь, у нее грандиозные планы на сегодняшний вечер? — спросила Глория.

— Я не хочу о ней говорить. И думать о ней тоже не хочу, — сказала я. — Для меня она — все равно что мертвая. Ее просто не существует.

— Можно кое-что спросить? — Глория склонила голову набок. — Как вы вообще смогли подружиться? Честно говоря, я сама всегда презирала снобов, но все же никак не могу понять, что вас могло сблизить.

Я задумалась, машинально накручивая на палец прядь волос.

— Мы вместе учились в школе, — сказала я, — но сблизились лишь в четвертом классе. Я помню, она была первой девочкой в классе, надевшей бюстгальтер. У нее первой начались месячные, она первая стала брить ноги. Я считала се крутой.

— Готова поспорить, что Пейдж и во многих других вопросах была первой, — язвительно заметила Глория.

— Что верно, то верно, — засмеялась я, вспомнив о кое-каких знаменательных исследованиях Пейдж в классе девятом. — Она могла заполучить любого парня. И я думаю, она всех их и поимела.

— Как ее мамочка, — сказала Глория. — Обе шлюхи.

— Лорна не казалась мне таковой, когда я была девочкой, — сказала я, вспоминая прошлое. — Знаешь, она так хорошо ко мне относилась. Была так ласкова со мной, когда мама ушла.

Глория кивнула, постучав карандашом по блокноту. Мы никогда не говорили много о моей матери. Когда она нас бросила, мне едва исполнилось семь — я была достаточно взрослой для того, чтобы помнить это. Я помню, как она утром, только проснувшись, пила пепси. Помню, что каждый вечер перед сном она подметала пол на кухне. Помню звук ее голоса, вкрадчиво-тихий и монотонный, когда она болтала по телефону с бессчетными подружками, помню запах ее духов — она всегда пользовалась «Джой». Я все еще храню тот флакон, что она оставила на трюмо. Теперь там осталось лишь несколько капель, но время от времени я беру этот флакон в руки, подношу к носу и вдыхаю запах, напоминающий мне о ней.