Даниэла Стил - Начать сначала

Как можно пережить такое? Как можно все эти годы цепляться за призрачную надежду? И что теперь мужья говорят женам после всего, что испытали? А что, если бы ее саму взяли в плен во время одного из выездов с Ральфом?! Пару раз Пакстон оказывалась на волоске от этого и прекрасно отдавала себе в том отчет. Что бы она делала во вьетнамском плену? Пакстон очень сомневалась, что выжила бы там, и удивлялась, как смогли выжить эти люди.

На следующий день, после того как бывших пленных опросили официально, Пакстон начала брать у них интервью, разговаривать с их женами и иногда даже с детьми. Затем к ней присоединился фотограф. Пакстон чувствовала себя совершенно разбитой. Во время интервью с одним из пленных она вдруг поняла, что перед ней человек отряда «туннельных крыс» из Кучи и что его взяли в плен незадолго до пропажи Тони. Руки Пакстон внезапно так сильно задрожали, что она на миг потеряла способность записывать его слова. Этот человек пробыл в плену три года — огромный срок и для него, и для самой Пакстон. Ровно столько времени прошло с тех пор, как Тони пропал без вести, и она все еще не знает, жив он или мертв.

— Я… — Ее голос дрожал так же, как и руки. — Я хотела бы спросить кое-что не записывая.

Пленный испуганно поглядел на нее, как бы ожидая, что она хочет спросить о чем-то ужасном, что может обесчестить его и его семью.

— Вы знали сержанта по имени Тони Кампобелло, там, в Кучи?

Он внимательно взглянул на Пакстон и молча кивнул, соображая, Не уловка ли это. Может быть, Кампобелло оказался вражеским агентом?

— А что?

— ..дело в том, что я любила его… я была тогда в Сайгоне, — ответила Пакстон тихим, надломленным голосом. Она вернулась в прошлое, и это оказалось невероятно тяжело. — Его объявили пропавшим без вести почти сразу же после того, как вы попали в плен… и никто решительно ничего не сообщил о нем за эти три года… Я просто думала… я думала… — У нее из глаз катились слезы, она пыталась сдержаться и не могла. Эти люди и так многое пережили, нечего навязывать им еще и свою боль. Но он приблизился и коснулся ее своей исковерканной рукой с разбитыми пальцами. Теперь она стала его сестрой… другом… ребенком. Пока он говорил, Пакстон глядела на него сквозь слезы.

— Все, что мне известно, это то, что два года назад он был жив. Его привезли в нашу тюрьму, я даже не знаю, как она называлась, я был контужен, когда попал туда. — Он говорил тихо, так, что, кроме Пакстон, их никто не слышал.

— То есть вы не знаете, где она находилась? — спросила она так же тихо.

— Нет… но он был там. Я помнил его по Кучи… Он держался хорошо и был все еще жив, когда я его видел в последний раз. Вот и все, что я знаю. Вы бы порасспросили лучше Джордана. Он тоже из наших, может быть, он знает больше.

Пакетом смогла поговорить с Джорданом только через три дня и не услышала от него ничего утешительного. Оказывается, Тони вместе с другими двумя пленными бежал, и Джордан был совершенно уверен, что все трое погибли. Правда, прошел слух, что принесли только два тела, но он ничего не знал наверняка.

Джордан уверял Пакстон, что погибли все трое, потому что невозможно убежать от собак, пулеметов, от хитрых ловушек и бдительного конвоя. Тони наверняка был убит. Джордан пробыл в плену еще два года, но больше их дороги ни разу не пересеклись, и он ничего не слышал о Тони Кампобелло. Он уверил ее, что Тони мертв. Иначе быть не могло. И, говоря это, он плакал вместе с нею.

Для Пакстон началось страшное время — она снова столкнулась с болью и смертью, с надеждой и горем, с жуткими рассказами о том, что пришлось перенести тем, кто оказался в руках у вьетконговцев. Казалось, муке не будет конца, и женам этих людей тоже понадобилось немалое мужество, чтобы слушать. Но вот неделя закончилась, и Пакстон вернулась во Францию с чувством, как будто она сама побывала в лагерях для военнопленных. Эта работа оказалась самой изнурительной из всех, какие ей приходилось выполнять, и она дала себе слово, что, если ее снова попросят о чем-то подобном, она откажется. Но тем не менее эта поездка вылилась в ряд блестящих репортажей, принесших Пакстон еще большую известность и популярность. Поговаривали даже, что со временем она вполне может претендовать на Пулитцеровскую премию. Ральф когда-то дразнил ее этой премией, но как давно это было! Какой молодой и неопытной была тогда она сама, да и Тони тоже. И вот теперь она узнала ответ на вопрос, который мучил ее столько лет.

Все стало ясно, и она ничего не могла изменить. Первого марта Пакстон полетела в Нью-Йорк, чтобы увидеть Джоя и поведать ему все, что рассказали ей двое пленных — один, встретивший Тони в тюрьме два года назад, и второй, знавший, что Тони бежал и наверняка был убит вьетконговцами. Из всего того, что Пакстон узнала и услышала на базе Кларк-Филдс, это казалось наиболее убедительным.

Все это она рассказала Джою, стараясь по возможности смягчить удар. Они долго бродили по Центральному парку и наконец сели на скамейку. И Пакстон сказала. Джою уже исполнилось одиннадцать — столько же, сколько было ей самой, когда умер ее отец. Он был умным мальчиком, и она знала, он сможет все понять.

— Мне тоже очень тяжело, Джой. — На ее глазах показались слезы. — Я когда-то думала, что если он остался в живых, если не погиб в тот день, то он непременно выберется. Твой отец был таким мужественным, сильным, умным… таким добрым. Но теперь его нет больше…

Теперь они должны были наконец поверить в это. Не говоря больше ни слова. Пакетов обняла мальчика, прижала к себе, и они оба заплакали.

— Теперь ты веришь, что его больше нет? — с болью в голосе спросил Джой, Она кивнула. Надо наконец расстаться с иллюзорной надеждой — ради него и ради себя самой. Ей уже двадцать семь, и она так долго ждала этого человека, что оказалось тяжело расстаться с надеждой, но Пакстон понимала, что должна это сделать.

— Да, теперь я в это верю, Джой. Мы оба должны поверить. Его нет больше. — Когда она слушала рассказ человека, который видел Тони в плену, ей казалось, что она в эту минуту утратила его снова.

— А что теперь? — печально спросил мальчик, продолжая держать ее за руку.

— Не знаю… — Она снова чувствовала себя потерянной. Почти так же, как три года назад У других женщин мужья вернулись домой, а у нее нет. — Мы помним его… думаем о нем, мы вспоминаем, какой он был замечательный . Мы все так же любим его.

— А что ты теперь будешь делать?

Джой очень привязался к Пакстон и считал себя уже достаточно взрослым, чтобы задать такой вопрос. Он знал, что она ждала его папу, а что она будет делать теперь? «То же, что и всегда. Пути назад нет».

— Ты, наверное, выйдешь замуж за кого-то другого? — спросил Джой и беспокойно нахмурился. Вдруг она действительно выйдет замуж и ее муж запретит ей с ним встречаться? Пакстон прочла его мысли и притянула мальчика к себе.