Салли Боумен - Дестини

В поезде было жарко и душно, вагон, в котором она сидела, был почти пуст. Элен опустила занавеску, насколько было возможно, и закрыла глаза. Ритм поезда, стук колес убаюкивали ее. Она прислушалась, и ей показалось, что колеса шепчут новую весть – знаменитая и богатая, говорили они, а иногда – сильная и свободная. От вагонной жары на нее напала сонливость, и она уже не различала, во сне или наяву приходят ей на ум эти образы. Ей привиделось, как она делает что-то невообразимо хорошо, так хорошо, что мать и Билли гордятся ею, мать поцеловала ее и, приложив губы к ее уху, шепнула своим ласковым тихим голосом: «Ты совершила это, Элен, все то, что мечтала совершить я».

Она увидела себя одетой в меха, с букетом белых роз в руках, увидела, как она садится на заднее сиденье длинного черного автомобиля; она увидела также, как она входит в какую-то комнату, а Нед Калверт вскакивает на ноги в страхе перед ней и ее властью над ним.

Когда она открыла глаза, стало прохладней и начинало темнеть. Некоторые из ее видений показались ей тогда дурацкими – белые розы, «Мерседесы»! – и она вспыхнула румянцем, вспомнив, что она сказала Касси, и пожалев, что не удержалась. Касси не поверила ей, это было видно, – она решила, что это сон наяву, фантазия; у нее на лице было такое же выражение, как у Присциллы-Энн, когда Элен говорила ей о том, что она возвратится в Англию. Больше она не повторит этой ошибки, подумала она. С таким же выражением люди смотрели на ее мать; непереносимо, когда тебя жалеют, а ей хотелось быть неуязвимой.

На следующий день она поняла, как этого добиться, на последнем этапе своего путешествия по железной дороге. По мере продвижения к северу вагоны наполнились людьми. Люди были другими – они говорили быстрее, с резким акцентом. Она никого не знает, думала она, когда на новой станции кто-то садился в поезд, и никто из них не знает ее. Она поняла, что эта мысль открывает ей великое освобождение, она вдруг увидела, что может все это оставить позади: Оранджберг, трейлерную стоянку, бедность, стыд. Никто в вагоне ничего не знал о ее матери, не слышал сплетен о том, откуда взялись ее платья, никто в поезде не знал о Неде Калверте и о том, как Элен пыталась убедить себя, что любит его, никто не знал даже, что она Элен Крейг, если только она сама никому не скажет об этом.

В утренние часы она разговорилась с толстой женщиной средних лет, которая ехала в Нью-Йорк повидать внуков. Та показывала фотографии, рассказала Элен свою биографию и еще истории о половине членов ее семейства. Потом, явно заинтригованная акцентом Элен, она захотела услышать в ответ ее рассказ.

Женщина вязала, и, пока Элен говорила, спицы ее не остановились ни разу. Элен сказала ей, что она англичанка, впервые в Америке, что она жила у дальних родственников на Юге, а теперь возвращается домой в Лондон. Элен говорила и ждала, что сейчас спицы замрут, женщина поднимет глаза, уставится на нее и обвинит во лжи. Но этого не произошло. Та кивнула, улыбнулась и сказала, что это, наверно, страшно интересно – затеять такое далекое путешествие и что она надеется, что Элен понравилось в Америке.

Все оказалось так просто! Элен чувствовала приподнятость… и свободу. Она уже не Элен Крейг, запертая в Оранджберге, это новый человек, новая женщина – и эта женщина будет тем, кем захочет быть.

Когда поезд прибыл на Пенсильванский вокзал и ее спутница попрощалась с ней, Элен на какую-то минуту почувствовала угрызения совести. Эта женщина была к ней добра, а она ее обманула… Но тут же чувство вины исчезло. Для нее это была не ложь, а что-то вроде репетиции.

Ей надо было кое-что сделать, прежде чем отправляться в аэропорт, и она это сделала, крепко прижимая к себе картонный чемодан и протискиваясь через толпу. Она прошла по Пятой авеню, прошла ради Вайолет, внимательно разглядывая витрины. Было очень жарко, ветерок образовывал завихрения воздуха. Она подняла голову и посмотрела на здания, возносящиеся к небу. Опустив глаза, она увидела, что слюда на тротуарах блестит, как алмазы. Люди – множество людей, запах кренделей с солью, которыми торговали на перекрестках, привратник, величественный, как солдат в парадном мундире, автомобили, плотно прижатые друг к другу, движущиеся по всей длине авеню. Вокруг чувствовалась суматошность и целенаправленность, и ей захотелось побежать, закричать. Она взглянула на собор Святого Патрика, потом засмотрелась на вход в отель «Плаза», наблюдая за входящими и выходящими. Она чувствовала биение сердца города под своими подошвами, пульс воздуха, которым она дышала, и она жаждала ездить в автобусах и на метро, осваивать город, почувствовать его собственным.

Но на это у нее не было ни времени, ни денег, поэтому в конце концов она перешла улицу и постояла ради Вайолет у витрин магазина Бергдорфа Гудмана.

Жара была градусов под тридцать. Витрины Бергдорфа были забиты зимними мехами.

Париж – «самый красивый город в мире, Элен, красивее даже Лондона», – и он в самом деле был красив. Каждый день она ходила по нему пешком, в одиночестве совершая свои паломничества.

Начиналась ее новая жизнь, которую она так давно обдумывала и о которой мечтала. Она как раз думала об этом – позже ей это припомнилось – и именно в этот момент услышала шум подъезжающей машины.

Это была большая черная машина, марку которой она не могла угадать, и она так никогда и не поняла, что она увидела раньше – машину или человека, который сидел за рулем. На секунду она подумала, что он обратился к ней, но осознала свою ошибку. Должно быть, это был голос какого-нибудь ребенка из парка. Она отвернулась, услышала, что машина подъезжает ближе, и повернулась обратно.

На этот раз она посмотрела прямо на этого человека и увидела, что он глядит на нее и на лице у него выражение некоторой озадаченности, словно ему кажется, что он узнает ее. Это было странно, потому что у нее было такое же чувство, хотя тут же она поняла, что это просто смешно – она прежде никогда его не видела.

С тех пор как она уехала из Оранджберга, она продолжала видеть мир с поразительной отчетливостью, словно все еще находилась в состоянии шока. Цвета, жесты, лица, движения, нюансы речи – все это было для нее ужасающе живо и ярко, и точно так же она увидела и этого человека, словно он медленно вышел к ней из сновидения.

Машина, в которой он ехал, была черной, черным же был его костюм и его волосы. Когда она посмотрела на него, он слегка наклонился вперед, чтобы выключить мотор, а когда он выпрямился и снова взглянул на ее, она увидела в молчании, которое показалось ей оглушительным, что глаза у него темно-синие, как море в тени.

Тогда она пошла к нему навстречу и остановилась у капота машины. Внезапно она поняла, что случится дальше, это понимание, словно молния, вспыхнуло в ее сознании. Ей показалось, что и он знает об этом, потому что лицо его на мгновение стало неподвижным и напряженным; в глазах была растерянность, словно он ощутил удар, некий неожиданный удар ножом, но не видел, как этот удар нанесли.