Изабель Вулф - Мучения Минти Мэлоун

– Слава богу, – повторила мама.

– Да уж, – сказала я. – Такое облегчение. Мы с Эмбер боялись, что малыш не выживет. Он был совсем слабенький. – Теперь, глядя на Иисуса, никто бы не угадал, что он с таким трудом появился на свет. Глазки у него еще не открылись, как и у остальных, но за пять дней он вырос в два раза. Шерстка стала мягкой, как лебединый пух, усы напоминали паутинки. Все котята были очаровательны, но этот особенно: ведь его жизнь висела на волоске, и он выкарабкался.

– Правда, меня смущает имя, – заметила я. – По-моему, не сочетается: Пушок, Черныш, Рыжик и Иисус? Но Эмбер слышать ничего не хочет.

– Слава богу, – в третий раз повторила мама.

– Все в порядке, мам. Нечего волноваться. Котенку ничего не грозит.

– Не грозит, – задумчиво повторила она. – Вот и я о том же. Слава богу. Заплачу штраф, и ничего мне больше не грозит.

А, понятно. Мама все еще не оправилась от столкновения с законом. Ее оштрафовали на две тысячи фунтов. Папа заплатил. Пропавшие пять тысяч вернулись к «Голодающим Камеруна», и папа сделал очень щедрое пожертвование, пять тысяч, в пользу Общества протезирования собак, чтобы компенсировать им потерю средств. Хотя на самом деле он не понимает, зачем собакам протезы.

– Слава богу, – еще раз пробормотала она.

– Все в порядке, мам, все позади. – И в самом деле, все позади. Более того, обернулось наилучшим образом. Она избежала судебного преследования, но «Голодающие Камеруна» отказались от ее помощи, а спустя несколько дней, и прочие благотворительные организации захлопнули двери у нее перед носом. Маминой филантропической карьере пришел конец. На ниве благотворительности ей уже не работать. Она никак не могла с этим смириться, но, по крайней мере, не угодила в тюрьму.

– Придется мне найти себе другое занятие, – печалилась она. Это уж точно. – Больше никаких аукционов, никаких балов...

– Ты можешь ходить на аукционы и делать пожертвования.

– Это уже будет совсем не то, – вздохнула она. – Не так... волнующе.

– Есть и другие способы приятно провести время.

– Какие?

– Ну... например, бридж. И гольф. Папа мог бы научить тебя. Играли бы в паре.

– Да, – с опаской подтвердила она. – Наверное, ты права. А знаешь, – тихо призналась она, – ведь папа мне ничего не сказал. Ни словом не упрекнул. Просто заплатил, и все.

– Он молодец. – Наверное, мучился комплексом вины, из-за того, что изменил ей.

– Да, – задумчиво кивнула мама. – Молодец, – похвалила она, почесывая Пердиту за ухом. – Помнишь, ты обмолвилась, что видела его у входа в «Садлерз Уэллз»?

– Правда? – Я-то надеялась, что она уже все забыла.

– Да. По крайней мере, мне так показалось.

– Знаешь, а я уже не помню.

– Честно, Минти?

– Да. Ничего такого не припоминаю.

– А, ну тогда... наверное, я что-то перепутала. Мячики, – мечтательно протянула она.

– Что?

– Мячики, мячики для гольфа. Ты права. Мы с папой могли бы вместе играть в гольф. Теперь у нас появится время, правда?

– Да, – порадовалась я. – Теперь у вас полно времени.

Тут проснулись котята и стали пищать и вертеться, закапываясь головами в живот Пердиты, как кроты в землю. Скрипнула дверь, в комнату вошла Эмбер, вся раскрасневшаяся. Она обедала с Лори по случаю сдачи им последнего экзамена.

– Он так устал! – пожаловалась она. – За одну неделю сдал десять экзаменов. За все семь лет учебы. Но уверен, что все отлично, – радостно добавила она. – И у меня тоже хорошие новости.

– Какие?

– После «Решающего фактора» я решила поднажать на свое издательство, и вот, наконец, рекламный отдел зашевелился.

– Неужели?

– Они запустили широкую рекламную кампанию «Животной страсти», – кузина улыбалась во весь рот. – И помимо всего прочего, – с торжеством в голосе провозгласила она, – собираются поместить рецензию в следующем выпуске «Санди тайме»!

Разожгите огонь в домашнем очаге, – грудным голосом пропела Джоанна Ламли [102]. Был понедельник, и я только что вошла в офис. – «Домашний очаг» – уют в вашем доме, – продолжала она сексуальным, тягучим полушепотом. – Мягкая мебель, превосходный текстиль и модные аксессуары для дома. Пусть пламя в вашем очаге никогда не гаснет.

«М-м-м. Так-то лучше», – подумала я.

Загляните в «Харви энд Николз», – предложила Мариелла Фрострап, когда я зашла в лифт. – И выйдите оттуда новым человеком. «Харви энд Николз» – это не просто магазин. Это новый стиль жизни. – Намного лучше.

– Привет, Минти! – весело произнес Питер, директор отдела продаж, возившийся с кофейным автоматом на третьем этаже. Лицо его было покрыто золотистым загаром, и он широко улыбался.

– Отлично выглядишь, – сказала я, опуская монетку.

– Только что вернулся с Сейшельских островов, – небрежно бросил он. – Подарок от фирмы.

– Значит, мы снова на высоте?

– Это еще слабо сказано! – воскликнул он. – Нам уже приходится отказывать рекламодателям!

– Наверное, рейтинги скакнули вверх.

– Выше не бывает! – ответил он. – Если верить статистике, только в этом месяце мы прибавили пятнадцать процентов.

– Что ж, стараюсь, как могу, – скромно заявила я. – И кофе стал лучше.

– Ты тут ни при чем, – обескуражил Питер. – Не обижайся. Ты прекрасно ведешь программу, но мы должны благодарить Мелинду.

– Мелинду?!

– Ее ночное шоу.

– О чем ты говоришь?

– Самая невоздержанная на язык ведущая в истории радиовещания. Профи по части сквернословия. Она стала культовой фигурой.

– Культовой?!

– Да. И у нее куча обожателей. Они надеются, что ее программу включат в дневную сетку.

– Х-м-м... – промычала я. У меня не хватало слов. Так или иначе, на радио «Лондон» дела пошли в гору.

Сидя в офисе, я потягивала кофе и пролистывала воскресные газеты. Открыв еженедельник «Стар», мельком взглянула на очередную порцию вранья от Шерил фон Штрумпфхозен: «Союз Солнца и Нептуна поможет вам забыть о недавних неудачах. Не бойтесь признаться в том, что до сих пор скрывали». Потом взяла «Санди семафор», где Ситронелла Прэтт гневно распиналась насчет бога. «Годфри Барнс слишком легко отделался, – вещала она. – Этот шарлатан заставил женщин испытать невыносимые муки агонии и боли». «Не столь невыносимые, как ты, дорогуша», – подумала я. «Скандал вокруг Барнса еще раз доказывает, что лечение бесплодия изначально обречено на неудачу, – разглагольствовала она. – Только Бог Отец может даровать чудо жизни, а не лжебоги вроде профессора Барнса». От этой чудовищной бредятины меня отвлек стук в дверь. На пороге стоял посыльный с тележкой, доверху нагруженной картонными коробками.

– Офис программы «События»? – спросил он.

– Да, – ответила я.

– Распишись здесь, птичка, – велел он. – У меня там еще столько же. – Я нацарапала на квитанции свое имя, и не спеша, оглядела коробки. На каждой большими черными буквами было написано: «Цифровые системы».