Изабель Вулф - Мучения Минти Мэлоун

– Куда теперь? – спросила она.

Слегка пошатываясь, мы влились в людскую толчею.

– Может, в Латинский квартал?

– О'кей.

– Прогуляемся по Люксембургскому саду?

– Хорошо. А как туда попасть?

– Поехали на метро, – сказала я.

По ступенькам мы спустились на станцию «Марсово поле», и сырой, маслянистый запах подземки чуть не сшиб нас с ног. Послышались звуки скрипки, густой, сладкий тон, и чем глубже мы спускались, тем громче он становился. Я поймала себя на желании следовать за мелодией, будто за нитью Ариадны. Пройдя полпути по главному переходу, мы увидели скрипача. Старик в потрепанном черном пальто играл на инструменте медового цвета. Седые волосы торчали редкими клочками. На тощих, иссохших руках сквозь прозрачно-тонкую, как бумага, кожу бледно-голубыми проволоками проступали вены. Должно быть, ему подкатило под восемьдесят, может, и больше. Он включил портативный кассетный магнитофон и сыграл в его сопровождении «Аве Марию» Шуберта. Мы невольно замедлили шаг. Старик закончил пьесу, поднял смычок и после секундной паузы заиграл старую, знакомую мелодию. Мы остановились послушать, и я вспомнила слова:

... Я вижу зеленые деревья и красные розы...

– Как здорово, – вздохнула Хелен. Они расцветают для нас с тобой...

– Здорово, – повторила она.

И я думаю: как прекрасен мир...

У ног старика лежал открытый скрипичный футляр. На истертом черном бархате поблескивало несколько монет.

Я вижу голубые небеса и белые облака...

Я пошарила в кармане куртки и достала монету в пятьдесят сантимов. Нет, этого недостаточно. Слишком мало.

Благословен ясный день , священна темная ночь...

Я полезла в сумку за банкнотой.

И я думаю: как прекрасен мир...

Двадцать франков? Этого хватит. Может, пятьдесят? Или сто? В конце концов, это всего лишь десять фунтов.

Я вижу , как друзья пожимают руки и говорят: «Привет» ,

Но на самом деле они говорят: «Я люблю тебя»...

Эти слова я услышала от Доминика, когда он сделал мне предложение. Но то была ложь. Теперь я знала. Мой взгляд упал на обручальное кольцо, сверкнувшее на правой руке. Грани бриллианта искрились, как иней.

Я слышу , как плачут дети , вижу , как они растут ,

Они узнают многое , о чем я и не подозреваю...

Я колебалась не дольше секунды, затем сняла кольцо и положила его среди монет.

И я думаю: как прекрасен мир...

– Merci, madame [29], – донесся до меня голос уличного скрипача. – Merci, madame. Merci. – Он был в замешательстве, и я улыбнулась. Потом мы повернулись и зашагали прочь.

– Ты уверена? – спросила Хелен, протягивая мне бумажный платок.

– Да, – тихо ответила я. – Уверена.

И я думаю: как прекрасен мир.

– Как здесь красиво, – вздохнула Хелен, когда спустя полчаса мы брели аллеей Люксембургского сада, впитывая лучи послеполуденного солнца.

Под платанами пожилые французы играли в шахматы. На лужайках выгуливали собак. Дети кидали йо-йо, соревнуясь, кто выбросит дальше чертика на ниточке и кто быстрее загонит его назад. По сторонам дорожек тянулись пышные розовые клумбы. Издалека доносился мягкий стук теннисных мячей о ракетки. Хелен заглянула в путеводитель.

– Здесь танцевала Айседора Дункан, – сообщила она. – Эрнест Хемингуэй приходил сюда стрелять голубей.

– Здорово.

Пройдя мимо восьмиугольного пруда перед дворцом, мы оказались на каштановой аллее. Бегающие трусцой избавлялись здесь от лишних фунтов, набранных из-за пристрастия к фуа-гра, паштету из гусиной печенки; парковые скамейки были оккупированы загорающими и книголюбами. Мы слышали тявканье маленьких собачек и щебет птиц. Жизнь здесь текла размеренно. Казалось, до задымленного центра миллион миль. Над игровой площадкой звенел детский смех. Мы на секунду остановились понаблюдать за малышами на качелях.

– Ты хочешь детей? – спросила я у Хелен. Она передернула плечами:

– Может быть... Не знаю. Только если встречу хорошего парня. Но и тогда года через три-четыре. Я слишком занята, – беззаботно добавила она, и мы повернули к выходу. – И знаешь, Минт, мне нравится быть одной.

– Вот бы и мне так, – вздохнула я и бросила взгляд на часы. Было почти семь. Мы решили зайти куда-нибудь перекусить.

В узком, вымощенном булыжником переулке недалеко от улицы Турнон отыскалось заведение «Шез Марк». Столики с тротуара уже убрали, так что мы зашли внутрь. Удерживая подносы на кончиках пальцев, мимо скользили официанты в белых фартуках, словно ставшие на невидимые коньки. Над стойкой висело облако сигаретного дыма. Слышался громкий стук посуды и резкий, отрывистый мужской смех. Хлопнула, вылетая, пластиковая пробка. У окна четверо молодых людей с азартом резались в настольный футбол. Сгрудившись у игрового поля, они с силой – так что костяшки белели – дергали рукояти и гоняли мяч.

– Раньше я тоже любила играть, – мечтательно сказала я, потягивая пиво. – Когда мы были маленькими и ездили отдыхать с родителями. Я здорово играла.

Любители настольного футбола подбадривали друг друга криками, препирались при каждом пенальти и орали, как сумасшедшие, стоило кому-нибудь забить гол: «...hors-jeu! ...c'estnul! ...veux-tu?»

– Французы такие симпатичные, – заметила Хелен.

«A-a-a! Putain! Espece de con!»

– Особенно вон тот. Посмотри!

– Это был «банан»! – возмущался парень, ни капли не похожий на француза. – «Бананы» запрещены. Мяч нужно кидать только по прямой. Понял?

– Уф! – ответил его противник. – Alors...

– И только пять секунд, чтобы рассчитать удар! Cinq secondes!

– D'accord, d'accord! [34]По правилам, так по правилам, – недовольно пробурчал второй игрок.

Назначили штрафной. Быстрый поворот кисти – и мяч оказался в воротах.

– Гол! – Хелен захлопала в ладоши, неожиданно для самой себя.

Все повернулись, сияя улыбками. У меня не было сил улыбнуться в ответ. Официант принес наш заказ, пасту. Я съела, сколько смогла. Двое игроков надели куртки, пожали руки противникам и ушли. Англичанин остался сидеть за столиком. Я украдкой взглянула на него. Хелен права: симпатичный, даже очень, и скромный притом. Волосы темные, слишком длинные на мой вкус. Открытое, доброе лицо. На нем были джинсы, довольно выцветшая зеленая рубашка поло, ботинки «Тимберланд». К моему удивлению, он повернулся и посмотрел на нас.

– Vous voulez jouer?

– Простите? – не поняла я.

– Хотите сыграть?

– Нет, спасибо. – Губы сами сложились в горькую усмешку. – В последнее время мне пробили слишком много штрафных.

– Попробуйте! – не отступал он. – Это весело.

– Нет, благодарю, – повторила я.

– Но мне и моему другу нужны соперники, – продолжал настаивать он.