Ольга Володарская - Стерва на десерт

Слоняясь по квартире в поисках то одной ерунды, то другой, я несколько раз порывалась выглянуть в окно, чтобы, по выработанной годами привычке, проверить на месте ли Колян. И всякий раз замирала с зажатой в руке занавеской, вспоминая, что соседа я больше не увижу, разве что в гробу.

Когда я вышла из подъезда, было 7 часов утра. Время раннее даже для местной пьяни, славящейся своей привычкой вставать с петухами. Но в это утро они уже сидели, нахохлившись от холода и похмелья, на лавке, вяло что-то обсуждали и бросали голодные, полные огня взгляды на Колькины окна. Предводителем ватаги был Вован.

— Чего вы тут расселись? — недовольно спросила я, после того, как атаман вежливо со мной поздоровался.

— Пришли… так сказать… проводить в последний путь…, — состроив жалостную мину, доложил Вован.

— Провожать его будут только послезавтра, — строго сказала я.

— Да мы… так сказать… помочь. Могилку… там… типа… выкопать.

— За три дня до похорон? — я вопросительно приподняла одну бровь, и все компания стыдливо понурилась.

Я оглядела их, уже без недавнего раздражения. Несчастные ведь люди, что с них взять. «Шланги горят» — вот они и приперлись ни свет ни заря. Сейчас клянчить самогон у Колькиной матери начнут, только она в окне покажется. Но это ничего, пусть себе клянчат, глядишь и впрямь помогут бедной женщине. Потом, конечно, укушаются и начнут песни горланить. Ну и ладно, песни это хорошо, тем более что после поминок они поют только жалостные, вышибающие слезу романсы.

— Ну, братья-соколы, — обратилась я к ним, не считаясь с тем, что в их компашку затесалась одна «соколиха». — Кто мне скажет, что вчера Колян делал?

— Ну, так…как, — вытаращился на меня Вован. — Пример!

— А до этого?

— Ясно что, бухал.

— С вами? — Двое из компашки утвердительно кивнули. — А он вам, случайно, не говорил про незнакомца, который у него кое-что спрашивал?

— Не-е, — протянул один, сизоносый, загорелый до черноты мужик в старом школьном пиджаке. — Он тока про диперсию какую-та говорил.

— Точно?

— Точно, — хмуро кивнул мужик, потом, поскрябав нечесаный затылок, добавил. — И про Шурку еще.

— Про кого?

— Про меня, — с вызовом ответила «соколиха» и элегантно перекинула одну ногу на другую, сверкнув при этом исцарапанной коленкой, торчащей из дыры на колготках. — Хахиль он мой был. Почти муж.

— Примите соболезнования, — с серьезной миной выдала я, потом, порывшись в кошельке, выудила из него предпоследний полтинник и протянула вдове. — Возьмите, помяните Коляна.

Шурка хищно схватила деньгу и молниеносным движением спрятала ее на своей не обремененной лифчиком груди. Все остальные завистливо покосились на «вдову», но ничего не сказали, видно, понадеялись, что Шурка с ними поделится. Как ни как, литровку самопальной бодяги на эти деньги купить можно. Вот на этой оптимистической ноте мы и расстались.

К институту я подъехала раньше обычного, где-то без четверти 8. И это значило, что товарки мои подгребут нескоро. Перспектива почти час сидеть одной одинешенькой в пустой комнате меня не прельщала, так что я решила немного побродить вокруг бетонного ограждения НИИ, в надежде отыскать чудо-улику, которая поможет мне вычислить убийцу. Но для начала надо было избавиться от сумок (одна дамская с косметикой и книгами, вторая полиэтиленовая с питьевой водой и пакетами с едой), чтобы не мешали следствию. Сделать это можно было тремя способами: выбросить, что глупо и расточительно; оставить у вахтера, что долго и муторно; либо закинуть в окно. Мне понравилось последнее, так как наши окна открывались просто, стоило только отогнуть гвоздь, держащий форточку закрытой и толкнуть створку, а сумки мои прекрасно протискивались между прутьями решетки.

Я подошла к окну и начала отгибать гвоздь. Сумки я поставила у своих ног, чтобы не оттягивали руки. Гвоздь не поддавался, видимо, примерз. Я чертыхнулась и устало припала ноющим лбом к холодному стеклу. Хорошо!

Когда я успокоилась, как и моя боевая рана, я решила приняться за гвоздь с новой силой, на этот раз он поддался с первого раза, и я смогла протиснуть сумки внутрь.

Избавившись от них, я зашагала вдоль забора, всматриваясь в пожухшую траву. Что я надеялась найти сама не знаю, просто шла и шла, шла и шла… Стоп! Вот что-то поблескивает в ямке. Я наклонилась. Тьфу. Железка какая-то. Наверняка, Санин с Маниным какую-нибудь стыренную деталь обронили. Я двинулась дальше. Ни черта не видно. На улице пасмурно, а я без очков, без которых с высоты своего роста пробку от пятачка не отличаю. Надо бы вернуться, взять их из сумки. Надо, но не охота тащиться обратно…

Я решительно развернулась и потрусила к окну. Добежав, быстро отогнула гвоздь, взялась за раму, приготовилась открыть, как заметила за окном, наполовину задернутом занавеской, нечто необычное. Сначала я даже не поняла что. Вроде комната, как комната: розан, плакаты с актерами на стенах, стулья, кресла, столы, на столах лампы… Вот оно! Одна лампа была зажжена, что не только непривычно, а просто дико, так как Кузин перед уходом домой проверяет все осветительные приборы на предмет их правильного отключения, то сеть просто нажать на кнопку, по его мнению, не достаточно, надо еще и вилку из розетки вытащить. Так что не ясно, как мы могли оставить одну из настольных ламп зажженной. Именно с этой мыслью я припала к окну вплотную ( иначе не возможно было разглядеть, что творится за стеклом) и напрягла свои близорукие глаза. Так и есть, одна из ламп включена. Но я точно помню, что мы ее выключали. Может, уборщица? Но у нее, вроде, нет такой привычки. Значит, ее включил кто-то посторонний, кто-то кто был в нашей комнате… Или… Или еще есть. И этот кто-то сидит, притаившись, и поджидает меня.

Я отпрянула от окна. Зажмурилась. А когда открыла глаза, света уже не было. Да, да. Та самая лампочка, которая еще минуту назад горела, теперь была выключена, и комната вновь нырнула в привычный сумрак. Но больше всего меня испугало не это, а то, что я обнаружила мгновение спустя, когда глаза привыкли к тусклому освещению — моя сумка исчезла. Испарилась. Сгинула. На столе остался стоять лишь пакет с обедом и питьевой водой.

Вот после этого я по настоящему струхнула. И приняла единственное мудрое решение за все эти страшные дни — я сбежала. Да, да, не удивляйтесь. Схватила пакет, подобрала пальто и рванула к остановке, едва заслышав тарахтения возвращающегося из кольца трамвая. Я капитулировала. Сдалась. И до смерти устала. Мне уже не хотелось выводить маньяка на чистую воду, не хотелось ничего доказывать Геркулесову, не хотелось становиться богиней возмездия. Единственное, о чем я мечтала, трясясь в шатком вагоне, это оказаться как можно дальше от своей комнаты, НИИ, планеты… Именно, оказаться за миллион световых лет от Земли!