Татьяна Устинова - От первого до последнего слова

Позер, мрачно подумал про него Дмитрий Евгеньевич.

– Вы не в курсе, что это такое?..

В пальцах у главного врача, красных от постоянного мытья, с коротко остриженными, крепкими ногтями, оказалась какая-то крохотная трубочка, которую он осторожно взял со стола и держал очень аккуратно за торцы, как будто боялся испачкать.

Долгов посмотрел на трубочку, а потом на главного.

– Это нитроглицерин, – сказал он бесцветным тоном, – ну, по крайней мере, так написано на флаконе!..

– Больной Грицук страдал какими-то формами сердечной болезни? – тут же осведомился адвокат. – Я правильно понял?..

Но врачи не обратили на него никакого внимания.

– Да вы взгляните, взгляните, Дмитрий Евгеньевич! – И главный тряхнул стеклянную трубочку, так что таблетки внутри ссыпались на одну сторону. – Какой это, к богу, нитроглицерин!..

– Дайте посмотреть, – попросил Долгов.

– Открывать нельзя! – тревожно свистнул адвокат. – Ни в коем случае нельзя, по крайней мере до приезда компетентных органов!..

Василий Петрович неуклюжим красным пальцем подцепил крохотную крышечку.

– Господа, господа, – зачастил адвокат, – я же вас предупредил, этого ни в коем случае нельзя делать!..

Долгов подставил ладонь, и на нее выпала таблетка, довольно крупная, белая и плотная.

Адвокат в сильнейшем волнении поднялся со стула, позабыв про свой блокнот, который тут же свалился на пол.

– Господа, как уполномоченный представлять волю покойного, я должен уведомить вас, что вещественные доказательства…

– Н-да, – сказал Долгов, рассматривая таблетку.

– Вот и я про то же, – согласился главный. – Да заберите вы ваши вещественные доказательства! – с досадой бросил он в сторону адвоката. – Ничего им не станется! Вон их сколько, доказательств! Целый пузырек!..

– Грицук страдал сердечными заболеваниями?

– Евгений Иванович Грицук страдал манией величия и еще немного манией преследования, – отрезал главный.

– Однако в его вещах мы видим именно сердечный препарат!

– В его вещах мы видим нечто странное, – перебил главный врач, и Долгов вдруг развеселился.

Василия Петровича импозантный Глебов раздражал точно так же, как и его самого, и в этом была некая корпоративная общность, взаимопонимание не на уровне слов, а на уровне инстинкта.

Долгов понюхал таблетку на своей ладони.

– Это, – сказал он Глебову, – абсолютно не похоже на нитроглицерин! Его не принимают такими… слоновьими дозами! И структура вещества совсем другая! Видите?

– Поэтому и нужно милицию вызывать, – пробурчал главный врач. На столе у него зазвонил желтый пластмассовый телефон, и он сердито сказал в трубку, что занят. – Вот его анамнез, этого вашего Грицука!.. Исследование сердечной мышцы в нашей больнице было проведено со всей тщательностью, и никаких отклонений не обнаружено! Даже возрастных. С такой сердечной мышцей можно в космос лететь, не то что романы писать!

– Тем не менее он принимал сердечные препараты!

– Да это никакой не сердечный препарат! Это некое таблетированное вещество в пузырьке с надписью «нитроглицерин»!

– Милицию нужно вызвать, – повторил главврач и, насупившись, глянул на Долгова. – Только этого нам не хватало! А все из-за твоих высокопоставленных больных, Дмитрий Евгеньевич!

Долгов молчал.

Позевывая, он сел за шкаф, где было его всегдашнее место, сорвал с головы зеленую хирургическую шапочку, вытянул длинные ноги и наобум открыл какую-то книгу, которая валялась в ординаторской на столе.

– Устали, Дмитрий Евгеньевич? – спросила молодая врачиха Тамара Павловна. – Может, кофейку?

Тон был такой участливый, что Долгов немного поежился за шкафом. Тамара Павловна и разговаривала, и смотрела как-то так, что он все время чувствовал себя неловко.

– Да нет, спасибо, – пробормотал он, не глядя на нее.

– А то выпили бы!.. Я только что заварила!

Он бы и кофе выпил, и съел бы, пожалуй, чего-нибудь, но… Тамара Павловна его пугала.

Он даже подумал было, не сбежать ли от нее в курилку, но ноги не несли, ей-богу! Операция, которую он только что закончил, продолжалась шесть часов и была не из легких.

Поэтому он пробормотал, что кофе категорически не хочет, и уткнулся в книгу.

Книга была «художественная», то есть не по медицине, и он, прочтя три предложения, немедленно начал над ней засыпать и, пожалуй, заснул бы, если бы не Тамара Павловна.

– Что-то вы скучный такой, Дмитрий Евгеньевич! – Она подошла, все-таки сунула ему в руки кружку с кофе, села напротив и красиво закурила. – Или устали?

– Устал, – согласился Долгов. Хирургическая роба не вполне сходилась у нее на груди, и он взглядом все время натыкался на белую пышность в развале зеленой ткани, и не знал, куда девать глаза, и мрачнел с каждой секундой.

– А что за больной? – красиво стряхивая пепел, спросила Тамара Павловна. – Ваш?

– Да… обыкновенный больной.

– Значит, не ваш, – констатировала она с сочувственной печалью. – Ох, Дмитрий Евгеньевич, Дмитрий Евгеньевич, что ж вы никак жить не научитесь!..

В ее сочувствии Долгов тоже видел подвох, а потому просто пожал плечами и отхлебнул из кружки. Кофе был скверный. Одно спасение, горячий, и то хорошо.

– Вот вы, – продолжала Тамара Павловна, щурясь на дым от своей сигареты, – молодой, подающий надежды врач, и хирург вроде неплохой, и кандидатскую защитили, и на кафедре работаете, а все без толку!

Долгов поболтал кружку, чтобы было послаще. Он не любил несладкий кофе.

– В каком смысле – без толку, Тамара Павловна?

– Да ведь не зарабатываете ничего! – в сердцах сказала врачиха. – Или вы думаете, я не вижу? День и ночь на работе, а получаете сколько?

– Как все, – ответил Долгов неохотно. – Только я не понимаю, почему это вас волнует.

Тамара Павловна посмотрела на него долгим взглядом, наклонилась вперед, почти легла грудью на стол, так что в зеленом развале открылось еще немного белоснежной пышности, и Долгов уставился в стенку шкафа, где висел календарь за апрель, хотя на дворе давно стоял август. На календаре был изображен благообразный человек в костюме, сложивший руки «домиком» то ли в молитве, то ли в какой-то непонятной игре, и написано – «Наш дом Россия».

– А вы, Дмитрий Евгеньевич, думаете, что мы ничего не замечаем? Думаете, нам дела никакого нет? А мы, между прочим, все про вас знаем и очень даже вам сочувствуем!

– Да не нужно мне сочувствовать, что вы, ей-богу, – пробормотал Долгов, изучая благообразного человека на календаре и мечтая о том, чтоб кто-нибудь зашел или телефон бы зазвонил, на худой конец!

– Вы день и ночь работаете, и все бесплатно! Вы заведующему отделением диссертацию написали, и тоже бесплатно, а за это умные люди неплохие денежки получают! Вам больных каких оставляют?! Ну, каких?!