Татьяна Устинова - От первого до последнего слова

Таня смотрела в окно.

Почему всегда все так?.. Почему никогда не бывает проблем, которые можно решать постепенно, как написано во всех умных книгах – по мере их поступления?! Почему они всегда «поступают» исключительно оптом и никогда в розницу?!

Генеральный обещал прикрыть программу, если скандал не удастся замять. В глаза он ей не смотрел, хмуро перелистывал какие-то бумаги, кучей лежавшие на громадном, как футбольное поле, столе. Таня знала его много лет, знала и то, что если он не смотрит в глаза, а листает бумаги, значит, дело плохо, по-настоящему плохо.

«Ты же все понимаешь, – сказал он под конец и вот тут только посмотрел ей в лицо, – и работаешь давно! На меня очень давят сверху. Говорят, что из-за книги какого-то ненормального честные люди чувствуют себя… неуютно. А они не просто честные, они еще и посты занимают! А ты на всю страну сказала, что от писателя этого вполне могли избавиться! Давай ищи ком­промат на больницу, в которой он помер, и на врача, который его упустил. На тормозах съехать не получится. Придется до конца играть!»

Генеральный обещал прикрыть программу, а Колечка, с которым они едва-едва помирились после феерического празднования Таниного сорокалетия, решил сделать ей «сюрприз». Колечка вообще был мастером сюрпризов. Два дня назад, заехав зачем-то в городскую квартиру, Таня обнаружила там абсолютный, полный и окончательный хаос и человек семь «иностранных рабочих», сидящих на корточках вдоль коридора. Они сидели на корточках, курили какую-то махру и не понимали ни слова по-русски. Таня поначалу решила было, что это налет и налетчикам почему-то вздумалось покурить в ее разгромленной квартире. В ужасе и панике она не сразу поняла, что это никакой не налет, а… ремонт. Колечка затеял ремонт в ее квартире.

«Давно пора, – сказал он весело, когда она ему позвонила. – Там у тебя грязь такая! Вот я и решил сделать тебе подарок!»

«Да, но там все равно никто не живет, – пролепетала Таня, которой больше всего на свете хотелось пинками выгнать за дверь всех «иностранных рабочих», растоптать на полу их махру, немного покидать в стену какие-нибудь тяжелые, желательно бьющиеся предметы, а потом послать по матери Колечку, да так, чтобы он пошел туда, куда его послали, и больше никогда не вернулся. – И ремонт я делала всего три года назад! И все было вполне прилично, Коля! А сейчас здесь даже переночевать нельзя, а мне иногда нужно, особенно когда я веду какие-нибудь ночные эфиры, ты же знаешь…»

«Ты что, не рада?! – грозно спросил Колечка, и Таня поняла – это конец. Он опять обиделся, и все опять пропало, теперь уже окончательно, бесповоротно! – Я хотел тебе сюрприз сделать, а ты?! Эфиры ночные вообще нужно прекращать! Так жить нельзя, неужели ты не понимаешь?!»

«Я понимаю, – Таня обвела взглядом рабочих, которые все продолжали сидеть на корточках в ее коридоре и смотреть на нее с живым и горячим интересом, – я понимаю, что мне теперь ночевать негде, а эфиры я все равно буду вести, потому что я так деньги зарабатываю, Коля. И если я перестану их зарабатывать, нам с тобой не на что будет жить. В прямом смысле слова. Нам не на что будет есть, пить, спать и ехать в отпуск!»

Колечка высказался в том духе, что, если она станет попрекать его своими деньгами, он уйдет и больше никогда не вернется, и вот уже два дня с ней почти не разговаривал.

Она извинялась, маялась, просила понять ее, говорила, что устала, что у нее на работе проблемы, но ничего не помогало. Колечка – кремень, скала! – на уговоры не поддавался.

Тем временем скандал в ее кабинете набирал обороты, и операторы уже припомнили гостевым редакторам, как те в прошлый раз насажали в первый ряд теток в белых кофтах, и все эти кофты «фонили» в камерах так, что индикаторы зашкаливало, и контровой свет стоял ужасно, и они об этом говорили еще тогда, но никто их не слушал! Их никогда никто не слушает! Редакторы ругались, что разные бригады сманивают друг у друга гостей, а новеньким не дают телефонную базу. Макс, к примеру, на прошлой неделе звонил Майе Плисецкой, а к телефону подошел Щедрин, и Макс радостно пригласил его в программу. На резонный вопрос композитора и пианиста Щедрина, что именно он будет делать на разговорной программе, Макс объявил ему, что он вполне может поиграть на скрипке. Щедрин спросил удивленно, почему на скрипке, и Макс охотно объяснил – потому что он скрипач!..

– Тихо, – приказала Таня. – Заткнитесь все немедленно.

– Да я не сказал, что скрипач, я просто его пригласил поиграть!

– Конечно! Родион Щедрин, мировая знаменитость, а ты его зовешь в программу, чтобы он здесь играл?!

– Заткнитесь все немедленно!

– И он, между прочим, на меня совсем не обиделся! Он сказал, что когда будет тема современной музыки, он с удовольствием придет и поиграет!..

– А телефонными номерами все равно надо делиться! На прошлой неделе хотели Дарью Донцову пригласить, а ее мобильный только у первой бригады, но они его не дают!

– Наташ, почему вы не даете телефоны?!

– Потому что это наши номера, наши базы и наши связи!

– Так не годится! Мы все работаем в одном коллективе!

– Я уж и в издательство звонила, но они тоже мобильный номер не дают! Еле нашли! А не нашли бы, и не пришла б Донцова!

– Ти-хо!!! – гаркнула Таня во все горло. – Всем молчать!!!

Очень удивленные сотрудники обернулись к ней и посмотрели непонимающими взорами. Они уже позабыли, зачем, собственно говоря, Таня их собрала. Подобного рода сборища всегда заканчивались перепалками, скандалами и слезами отдельных, тонко чувствующих натур. До слез еще не дошло, а начальница уже орет!.. В чем дело?!

– Значит, так, – начала Таня. – Щедрина, Плисецкую и Донцову вы оставляете в покое. Сейчас все занимаемся только писателем Грицуком и его кончиной. Ира, соберите все сведения об этой триста одиннадцатой больнице и о враче, который его лечил. Как его?..

– Профессор Долгов, – заглянув в ежедневник, отрапортовала Ирина Михайловна.

– Василий Павлович, ты раскопай какую-нибудь подноготную. Ну, в смысле, писателя этого!

– Какую… подноготную, Танюш?

– Ну, кто он, что он, кем был в прошлой жизни! Поговори с Глебовым, который, кажется, собирался защищать его в суде!

– Глебов – это тот самый знаменитый адвокат?.. Ну, в «Новостях» его все время показывают, он мэра одного областного города защищает, которого посадили!..

– Он самый.

Василий Павлович фыркнул и покрутил головой.

– Неплохо, должно быть, писака жил! Глебов, по моим сведениям, стоит сто тысяч в час!

– Долларов?! – ахнул кто-то из девчонок.

– Да ладно! Рублей, конечно!

– Все равно неплохо! Это сколько в долларах-то выходит?!

И пошла писать губерния! Бригада принялась увлеченно считать глебовские гонорары.