Татьяна Устинова - От первого до последнего слова

Еще врач Долгов точно знал, что содрогается оно не от любви, а потому что мышца сокращается. Про мышцу он знал все – именно как врач.

Алиса отстранилась – она никогда не отстранялась первая, – и посмотрела Долгову в лицо.

– Дима, все плохо, да?

– Почему плохо? – начал он по инерции тоном того, прежнего Долгова, который привык кривляться и никогда не делал первого движения. – Все нормально, и не нужно драматизировать…

– Драматизировать… что?

– Ситуацию, – сказал Долгов и еще порылся носом у нее в волосах. Так вкусно и успокоительно было чувствовать ее запах. – Не нужно драматизировать ситуацию.

– А она такая сложная? Ситуация эта?

– Кажется, меня уволили с работы. По крайней мере, временно отстранили. За гибель больного, которую повлекла моя некомпетентность.

– Твоя?!

Долгов поморщился. Он так и знал.

Сейчас она начнет кричать, что он ни в чем не виноват, и порываться бежать в атаку на его неведомых врагов. Звонить друзьям, которые могут помочь. Искать могущественных покровителей, которые могут оказать влияние на врагов. Возмущаться. Негодовать. Требовать, чтобы он тоже звонил. Так она делала всегда, когда ей казалось, что с ним поступили «несправедливо».

По большому счету, он был ей за это благодарен, но никогда в этом не признался бы!..

Чертов характер.

Алиса пожала плечами, потом неожиданно взяла его руку и поцеловала.

– Это все какая-то чепуха, Дима. Тебя не могут отстранить от операций.

Он перебил ее:

– Тем не менее отстранили.

Она посмотрела ему в лицо.

– Дима, – сказала она совершенно спокойно. – Это ерунда, недостойная внимания. И ты об этом прекрасно знаешь. Ужасное лицемерие – всерьез из-за этого переживать!.. Ну, вот ты мне скажи, пожалуйста, ты что, на самом деле страдаешь из-за того, что ты плохой врач ?! Быть этого не может, ты точно знаешь, что ты хороший врач! И я знаю. И Терентьев. Да все знают! Следовательно, произошло какое-то недоразумение, которое очень быстро разрешится!

Долгов смотрел на нее, как будто впервые видел.

Она фыркнула, покачала головой – кажется, она его осуждала за слабодушие! – еще раз поцеловала его руку и подтолкнула к лестнице.

– Иди в дом. Я ворота закрою и приду.

Долгов, подчиняясь ей, поднялся по лестнице, позвонил Абельману и быстрым шепотом сообщил, что приезжать не нужно, и даже не стал слушать анекдот, который Эдик вознамерился было по этому поводу рассказать.

Весь оставшийся вечер и половину ночи Долгов занимался любовью со своей женой, а утром капризничал так, как не капризничал еще никогда в жизни.

Его отпустило напряжение последних дней, и счастье от того, что она вернулась, и продолжает его любить, и принимает его накопившуюся жажду с таким восторгом, оказалось немножко больше того, что он мог принять «достойно».

Он ругал себя, но ничего не мог с собой поделать.

Они ничего не боялись – Алиса работала в фармацевтической компании и была отлично осведомлена о том, что можно и нужно применять, чтобы не было никаких… незапланированных историй с внезапной беременностью. «Мирена», когда-то порекомендованная врачом, не подводила ее ни разу. Таблеток Алиса не любила, все время сбивалась, не умела и забывала их принимать, а гормональная система, действующая пять лет, да еще с лечебным эффектом, очень ей подходила.

Долгов – несмотря на то, что врач и ученый! – в такие сложности не вникал, он просто знал, что все будет хорошо – и все было хорошо!

Так хорошо, что утром он раскапризничался!..

Он хотел, чтобы она подавала ему кофе – и она подавала. Он хотел, чтобы Алиса сказала ему, подходит ли к костюму этот галстук, или все-таки лучше тот, и она говорила. Он хотел, чтобы она налила ему варенья в вазочку – и она наливала.

Он потерял носки, и она нашла. Он не знал, где ключи от машины, и она нашла и ключи тоже. Он три раза менял пиджак, и Алиса смотрела, достаточно ли хорош каждый следующий.

Когда они наконец разъехались от ворот, Долгов позвонил ей. Он видел, как она в своей машине взяла трубку и посмотрела на его джип в зеркало заднего вида. Она улыбалась, и он видел ее улыбку, и длинные волосы, которые она нетерпеливо заправила за ухо, и тонкую кисть в рукаве льняного пиджачка, который казался ему особенно красивым этим утром.

– Я тебя так люблю, – жалобно сказал он и быстро нажал отбой, чтобы не наговорить лишнего.

Все же он был самый главный, самый умный, никогда не сдавался и не делал первого движения!..

Ничего такого они не собирались делать!

Уже некоторое время они честно дружили друг с другом, и Долгов был уверен, что эта самая дружба – единственное, что у них может получиться!

В конце концов, он женатый человек!.. Правда, семейная жизнь не ладится, но это не имеет никакого значения! Раз у него есть семья, значит, есть и обязательства, и нарушать их он не намерен!

Он был женат давно и как-то… безнадежно, что ли! Когда-то ему казалось, что он все замечательно рассчитал – а что, браки по расчету вполне устойчивая штука! По всем расчетам выходило, что все у него должно получиться, но ничего не получалось!

Он честно пытался жить «нормальной» жизнью, и эта «нормальная» жизнь камнем висела у него на шее.

Иногда, лежа по ночам рядом с супругой, – почему-то даже в мыслях он называл ее именно супругой, а не женой! – он с тоской думал о том, что, должно быть, зря он придумал себе какую-то «нормальную» жизнь и втянул в нее другого человека! Супругу то есть.

Ему было до умопомрачения скучно «вить гнездышко», и он всячески старался от этого занятия увильнуть или хотя бы отлынивать время от времени, а супруга сердилась и говорила, что он никчемный муж и отец, и вообще ничего не может сделать для семьи. Когда гнездышко все же было свито – исключительно усилиями супруги! – Дмитрий Евгеньевич понял, что ему там совершенно нечего делать!..

История о голубе и голубице, которые вместе высиживают птенцов, видимо, была решительно не для Дмитрия Евгеньевича. Он все норовил уехать в свою больницу, или на кафедру, или в институт, где сегодня должен быть интересный доклад.

Он приезжал, ужинал, вполуха слушал рассказ о том, как сегодня дочка «покушала» и что видела во сне, вставал из-за стола и шел к своим книгам, монографиям, компьютеру и записям новых операций. Супруга сердилась и кричала вслед:

– Ты бы хоть чашку за собой помыл! У нас слуг нету!..

А ему было наплевать на чашку! Ну, чистая, и отлично, а если немытая, так он ополоснет, когда ему захочется из нее попить.

И денег вечно не хватало.

Не хватало ни на что – ни на отпуск, ни на машину, ни на детский сад для ребенка. Долгов понимал, что его семье нелегко, так же, как и большинству других семей, но никогда не стремился как-то облегчить домочадцам жизнь. Он искренне считал, что раз все сыты, обуты и одеты – это уже большое достижение и больше этим вопросом можно не заниматься.