Татьяна Устинова - От первого до последнего слова

– Ради бога, Костя, – сказал Долгов негромко. – Я-то тут при чем?!

– При том, что ты мне надоел, – выговорил Хромов, как будто плюнул ему в лицо. – Я больше не могу тебя видеть! Если б не ты, я бы был здесь первым! Я, а не ты!..

Долгов посмотрел ему в лицо.

– Да какая разница, Костя?!

– Разница?! А такая разница, что победитель получает все! А у нас победитель один – ты, Дима! Только ты, и больше никого!

– Победитель, – заключил Долгов. – Понятно.

– Да что тебе может быть понятно?! Ты жил когда-нибудь в тени?! Ну вот как будто ты все время сидишь в тени и на солнце тебя не выпускают! А хочется на солнышко! Там тепло, светло и травкой пахнет! А нельзя, надо все время в тени! Я все время в твоей тени, Дима!

Глебов, который откровенно скучал и демонстрировал это изо всех сил, вклинился в паузу:

– Вы знали, что ваш отец богатый человек? Когда вскрылись махинации с землей в Министерстве сельского хозяйства, он употребил все свои связи для того, чтобы главный обвиняемый по этому делу, некий Снегирев Сергей Юрьевич, избежал наказания. Все деньги – огромная сумма! – которые были к тому времени на счетах у Снегирева, перекочевали к Евгению Ивановичу. В обмен на обещание прекратить дело Грицук получил состояние и дочь Снегирева, Светлану.

Андрей Кравченко быстро встал со своего стула, постоял, тараща на Глебова глаза, и сел на место. Вид у него был дикий. Долгов прикинул быстро, не нужно ли ему полкубика успокоительного, и решил, что пока не нужно, а там посмотрим.

– Да какая мне разница, откуда и что он получил, – отмахнулся Хромов. – Светлана эта самая просто истеричка в последней стадии! Я ее видел. Здесь, у нас видел! Очень красивая женщина, но истеричка, стало быть, внушаемая! Я бы ей позвонил пару раз, припугнул, она бы с моста в речку и кинулась! А законы еще никто не отменял! По закону наследник я! Вот, господин Глебов бы мне помог свои денежки отсудить, если бы дело как-то наперекосяк пошло!

Глебов опять пожал плечами, и Долгов вдруг подумал, что это не исключено. Пожалуй, Глебов вполне мог отстаивать интересы Хромова, сложись ситуация немножечко иначе.

– Почему письмо с обвинениями в адрес Светланы в том, что это она убила своего мужа, вы послали именно мне?

– Она никого не могла убить! – вдруг сказал Андрей Кравченко, наклонился вперед, взялся за голову и стал качаться из стороны в сторону. – Никого!

Никто не обратил на него внимания.

– Да я же вас видел здесь после того, как папашу увезли! Вы что-то вокруг Долгова суетились, потом все стали говорить, что профессор наш всю патологию проглядел, какие-то препараты странные папаше давал! И папаша мне рассказал, что у вас с его драгоценной супругой романчик! Ну не то чтобы романчик, а амуры вы с ней крутите! То духи подарите, то мимозы или розы, то билетик пришлете на модного певца! Она, конечно, ему не рассказывала и мозгов ей хватало домой ничего не таскать, только папаша умный был, хотя, может, и сумасшедший! Он и бумаги у нее на столе смотрел, когда в издательстве торчал, и телефончик мобильный контролировал, кому она звонит, во сколько звонит! Он все говорил, что наставит ему жена рога с этим адвокатом! Облагодетельствовал дорогую женушку, а она на сторону смотрит при живом муже! Видно, мало учил ее, или не доучил! Я же с ним разговаривал, я к нему приходил! У нас даже секрет был, что он мой отец, а я его сын! И он, идиот старый, называл меня «сынок»!

Глебов сухо кашлянул.

– А при чем здесь письмо?

– А при том, что мне не хотелось, чтобы вы во все это лезли! – беспечно ответил Хромов. – Ну, совсем не хотелось! Я знаю, что вы человек опытный и осторожный. Зачем вам шуры-муры с убийцей? Ну, я и кинул вам письмишко! Думал, прочитаете и сразу решите, что вам лучше все это дерьмо стороной обойти! Зачем вам лезть-то в него?! Еще ботиночки запачкаете! Так нет, вы полезли! Вы-то зачем полезли?! Ну ладно, Долгов, ему все неймется, а вы-то, господин адвокат?!

– Не ваше дело, – вдруг грубо сказал Глебов, и скулы у него покраснели.

– Роман? – спросил Андрей растерянно. – У вас с ней роман?!

Его по-прежнему никто не слушал.

– А ей я позвонил, чтобы она уж быстрее с моста кинулась! Да ничего и не нужно было, только еще пару таких звонков. Ну, может, шугануть ее как-нибудь возле подъезда или возле машины! Так она бы и поверила, что это она папашу прикончила и во всем виновата, и – того! И денежки все мои!

– Откуда вы узнали про то, что он богатый человек?

– Да от него самого, от идиота! – Хромов хмыкнул весело. – Он, когда старый стал, начал с нами дружить. Ну, как дружить!.. Раз в год звонил, и мы встречались! Как будто он нас не лупил, как будто мать не умерла, будто он просто отец, а мы с братом просто его дети! Ну, лет пять назад мы в очередной раз подпили в каком-то трактире, он и сказал, что у него миллионы на счетах и живет он на них припеваючи. Он сказал, а я запомнил!

– Кость, – негромко выговорил Долгов. – Пять лет назад? Все ты врешь, по-моему! Ты пять лет мечтал его убить?

– Я его всю жизнь хотел убить, – объяснил Хромов охотно. – Он был зверь, а не человек. Он мать со свету сжил, в могилу загнал, брат из-за него глухонемой инвалид! Он маленький был, а папашка его так бил, что он и не заговорил! И теперь не говорит. На фабрике картонки клеит, до белой горячки допился. Мать умирала, я ей обещал, что убью его. Рано или поздно. И убил. Я его гуманно убил, Дима! Один укол – и он уже в аду. А он меня много лет убивал.

Долгов хотел было сказать что-то, но не стал. Он понятия не имел, что нужно говорить в таких случаях.

– А эта его красотка, Светка, живучая оказалась! Десять лет с папашей – это срок! Год не за три, а за пять как минимум. Мне ее даже жалко было, я думал, может, поделиться с ней и пусть живет? А потом решил – нет, не буду! Она мне никто, чужой человек, чего мне с ней делиться? У меня инвалид беспомощный на руках.

– А Екатерина Львовна тут при чем?

– Да она видела все! – весело сказал Хромов. – Вот тут я недоглядел! Папаша когда начал в истерике биться, это он любил, всю жизнь любил! Он так демонстрировал свою тонкую натуру – побьется, побьется, а следом достает плеточку кожаную и давай мать стегать, пока все стены кровью не зальет! Ну, потом мать отмывает, а он на диване лежит, с компрессом на голове! Ну, вот этот, значит, от него вышел, – Хромов кивнул на Кравченко, – а я зашел и сделал ему укол. А Катька – дура! Что это, говорит, Константин Дмитриевич, вы ему поставили? Я, говорит, видела упаковочку, вы ее в процедурной в карман халата сунули! Пойду, говорит, скажу Дмитрию Евгеньевичу! А я ей на это – нету Дмитрия Евгеньевича! По заграницам он раскатывает, доклады делает! Давай лучше мы с тобой вечерком поговорим, я тебе объясню, в чем дело. Ну она пришла, и я ее стукнул, она упала. Я дверь закрыл и ушел. А тут тебя принесло на ночь глядя! Она бы тут и померла тихо-спокойно! – Он кивнул себе под ноги, видимо показывая, где именно Катя померла бы. – А ты явился! Я уже несколько дней в раздумьях, чего с ней делать! Там, в реанимации, столько народу толчется. И как к ней подступиться, я не придумал.