Елена Арсеньева - Дамочка с фантазией

Просыпаюсь с трудом. Как бы даже и не просыпаюсь, а выбираюсь из-под какого-то гнета. Не то глубокая, тяжелая вода, не то пуховая перина – рыхлая, жаркая. Выбираюсь из-под нее – сначала тело, потом сознание – медленно и печально.

Господи, голова, голова-то как болит! Яду мне, яду…

Душно. С трудом сажусь, с трудом удерживаю равновесие. Меня почему-то мотает из стороны в сторону, и все то неясное, смутное, очертания чего я с грехом пополам различаю в темноте, качается вместе со мной. Вдруг издалека доносится пронзительный, протяжный, вот уж правда что – истошный! – вопль, достигает своего пика и уносится куда-то вдаль. Полное впечатление – мимо пронеслось какое-то орущее, словно до смерти напуганное чудовище, промчалось со всех ног или лап, опутав меня тем же ужасом, который испытывало само. Древний ужас, необъяснимый и неуемный.

Прижимаю руку к груди, утихомиривая трепыхающееся сердце.

Ой, как мне плохо… Тошно, муторно, мысли беспорядочно скачут, бестолково, панически мечутся. Мыслям тоже страшно, и прежде всего потому, что они никак не могут осознать, кому они принадлежат, в чьей голове трепыхаются.

Я не помню себя. Я не знаю, кто я.

Среди царящей в моей голове сумятицы ни с того ни с сего прорисовывается вполне четкая догадка: это никакое не чудовище пронеслось мимо в темноте. Это пролетел встречный поезд!

Встречный поезд… чему он был встречный? Надо полагать, тому поезду, в котором нахожусь я.

Так, кажется, что-то начинаю понимать.

Я ощупываю руками полуразличимые предметы вокруг. Подо мной сбившийся матрас и скомканная простыня. Под всем этим – кожаная полка. Точно, я в купе поезда! Сбоку на стене – неудобная сетка для вещей, крючок для полотенца и металлический поручень, через который перекинуты какие-то шерстяные тряпки.

А впрочем, зря я так. Это не тряпки, а мои вещи. Мои брюки и мой свитерок. Любимый свитерок из любимого итальянского магазина «Гленфилд». С необычайной, просто-таки ослепительной ясностью передо мной возникает воспоминание о том, как я этот свитерок покупала. Три дня ходила, к нему присматривалась: не поднималась рука выложить две тысячи рубликов. С одной стороны, на себя, любимую. С другой – с деньгами сейчас не бог весть как свободно, а до нового гонорара еще жить да жить. Сомнения мои разрешил возмущенный вопль продавщицы, которой я пожаловалась, дескать, дороговатая вещичка, не стоит она того.

– Не стоит?! Да вы посмотрите, сколько она до уценки стоила!

И продавщица показала мне этикетку, где значилось две тысячи девятьсот рублей.

Это и решило дело: я устыдилась своего скопидомства и купила свитерок – чудный, серо-бежевый, любимого моего оттенка, такая плотная, теплая «лапша»…

Какое-то время я тупо всматриваюсь в это воспоминание: оно не имеет для меня в данный момент ровно никакого значения. Понятно, почему я так к нему прицепилась: это хоть какая-то конкретика моей прошлой жизни! Доказательство того, что я не появилась на свет вот здесь и сейчас, в этом темном купе. С раскалывающейся от боли головой, пересохшим ртом, с тошнотой, подбирающейся к горлу, с прыгающим сердцем. Не в силах осознать, как я здесь оказалась, а главное, кто я и как меня зовут.

Если на перекладине висят мой свитерок и мои шерстяные брюки, значит, еще холодно. Видимо, зима или ранняя весна. Куда я могла направиться на поезде в такое время года? Почему при воспоминании о покупке свитера в голове возникла мысль о гонораре? Гонорар платят творческим людям… я что, творческий человек? Видимо, да. Но что я, так сказать, творю?

Спросите что-нибудь полегче.

Я берусь обеими руками за виски, в которые изнутри так и бьют трассирующие очереди боли, и сжимаю голову как можно крепче. Вспомнить ничего не вспоминаю, однако прорезается еще одна вполне отчетливая и разумная мысль: а чего это я сижу в темноте? Ведь можно включить свет. Я огляжусь, посмотрю на себя в зеркало – может, и вспомню что-нибудь о себе, как выше было сказано, любимой. А если не вспомню – то найду сумку и загляну в паспорт. Там-то уж наверняка написано, кто я и что! Глядишь, и насчет творческой личности выяснится хоть что-нибудь.

Свет. Включить свет.

Рука совершенно рефлекторно тянется к изголовью. Там прикреплен маленький плафончик. Наверное, я довольно часто ездила в поездах, если так уверенно нашла источник света.

Ох, ну почему ж так болит голова и тошнит? Не пьянствовала же я накануне, в самом-то деле!

Щелкаю выключателем и при не слишком-то ярком свете озираюсь.

Ба-тюш-ки… Неужто пьянствовала-таки?!

Столик загроможден бутылками: шампанское, коньяк, водка, вино какое-то. Тупо смотрю на этикетку. «Ночь нежна». Но ведь это роман Фицджеральда так называется, при чем тут вино?! Какая пошлость, однако…

Рядом с бутылками два пластиковых стаканчика: в одном на донышке плещется коньяк, в другом, том, что стоит вблизи от меня, – темно-розовая жидкость. Так вот ты какая, «Ночь нежна»! Если стакан стоит с моей стороны, подразумевается, я из него пила? Не помню такого. Перед тем, как лечь спать, сделала несколько глотков «Саровской» минералки, огорчившись, что она не газированная. Было похоже, что просто вода из-под крана. Но я ее выпила, куда ж деваться, потому что она входила в состав моего продуктового набора. Ну да, в СВ теперь принудительно кормят на ночь, из-за чего билеты стали еще дороже. Я поехала в СВ, потому что больше билетов не было, а мне непременно понадобилось сегодня уехать из Нижнего в Москву…

Я радуюсь новому воспоминанию, но как-то мельком, мимоходом, мимоездом.

Мимоездом – вот именно!

Взгляд мой перебегает со столика, на котором, кроме бутылок, стоит блюдо с какой-то ресторанной нарезкой (остро пахнет копченой рыбой, от чего меня начинает мутить еще сильней), к противоположной полке. На ней лежит очень странный человек.

Это мужчина. Я вижу все его плотное, напряженно вытянутое тело с волосатым торсом и ногами. Он совершенно голый – вот в чем странность! Вовсе голый, даже без плавок. Света, конечно, не очень много, но я отчетливо вижу то, что обычно принято скрывать. От этого , между прочим, принято отворачиваться, но я сижу, как дура, и пялюсь на вышеназванное. Приходилось мне видеть этот орган и раньше, никаких открытий я тут для себя не сделала и все же не могу понять, отчего он так непотребно выглядит…

Бог ты мой, да на нем же презерватив! Наполовину сползший.

Стыдливо отвожу глаза, смотрю на загроможденный столик, на смятые билеты – мой и моего попутчика, – только чтобы не пялиться на этот дурацкий презерватив.

Вот уж правда дурацкое зрелище. Этот человек, похоже, до такой степени устал после , что даже не смог снять изделие номер два…