Елена Арсеньева - Мода на умных жен

Да, жалостливого Ашота девчонка боялась, кажется, до смерти, и Алена поняла, что тезис «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих» не утратил актуальности и сиюминутности. Она вскочила с сиденья, на краешек которого опустилась было, и, сделав обманный полувольт, обогнула Анжелу, рванулась к передним дверцам и попыталась их разомкнуть руками.

Но ничего не вышло, конечно!

– Откройте! – крикнула Алена яростно.

– Ага, так я тебе и открыл, хулиганка! – послышался злорадный голос Ашота, и Алена, обернувшись, увидела, что он уже забрался в кабину и скалится на ее бессмысленные старания с нескрываемым удовольствием. – Ничего, сейчас с тобой разберутся!

Вслед за этим Алена услышала звук открываемых дверей – увы, совсем не тех, сквозь которые она безуспешно старалась прорваться, а задних. Она повернула голову и увидела, как через них в «пазик» впрыгнул крепыш в черной куртке (ну, тот, из «Мерседеса») и, грозно набычившись, пошел к ней, тяжело поводя плечами и как-то особенно пугающе стискивая свои увесистые кулачищи…

– Милиция, – буркнул он, с отвращением оглядывая замершую Алену. – Предъявите документы!

…В описываемое время неподалеку от места сего происшествия происходил приватный разговор следующего содержания:

– Погоди, Леха, я не понял, так ты у нас теперь что, вернее, кто – псих?

– Выходит, псих. Хотя веселого тут мало.

– Да я и не веселюсь, что ты! А врачи что говорят?

– Ты больной? Не был я у врача! Придешь туда – и всё, поминай как звали. А вернее, вообще не поверят. Нет, к психиатру я не пойду, с меня вполне хватило того зачуханного юного невропатолога из нашей поликлиники, к которому я все же обратился. Все, говорит, у вас нормальное, и пульс, и давление, и язык розовый…

– Погоди, а при чем тут язык?

– Ты меня спрашиваешь?! Ты его спроси! И язык розовый, говорит, и слюна не каплет, и сопли не текут, а пульс нормальный, наполнение хорошее… Ну и прочую всякую свою чухню несет. Я ему: да вы поймите, я сам себя в клетку посадил и наружный замок навесил, чтобы не бежать в музей! А он, когда про музей услышал, вообще чуть ли не хихикать начал. То есть у них это, видимо, ни в какие рамки не входит, чтобы человек так вот с ума сошел – захотел бежать в художественный музей картины смотреть. Новое поколение выбирает пепси…

– А может, как раз наоборот. То есть я тебе навскидку назову человек сорок, которых только в припадке белой горячки в музей затащить можно. И это только, что называется, среди нашего бомонда. А возьми кого попроще…

– Ну так оно. И все же мне показалось, что, если я бы сказал этому докторишке, что я – Наполеон, Александр Великий, или, к примеру, батька Махно, или даже вся эта тройка в одном флаконе, а не порознь, он бы мне худо-бедно поверил. А в патологическую страсть к искусству – нет, ни за что!

– Но я так понял, у тебя вроде была страсть не к искусству, а к разрушению оного, да? Ты картину что, порезать хотел?

– Я и сам не знаю, чего я от нее хочу. Ну да, кажется, именно порезать…

– А ты врачу про это сказал? Леш, чего молчишь? Сказал или нет?

– Честно? Нет.

– А почему?

– Ну, если совсем честно, доктор тот где-то был прав: в ту минуту, когда он меня осматривал, я уже малость очухался. Бесы мои то ли угомонились, то ли устали, то ли на другой объект перекинулись… Я говорил тебе? Они ведь меня проинформировали, что я у них не один такой искусствоман под опекой…

– Твою мать… Мать твою!

– Ну при чем тут моя мать, ты сам посуди! Родила она меня вполне здоровым, и столько лет нормально прожил, тоже Бога гневить нечего, даже простужался не каждую зиму, а что с катушек съезжать вдруг стал – это, наверное, жизнь заставила… А насчет того, почему я не сказал доктору, что меня терзала зависть к лаврам Герострата… Испугался я, понимаешь? Подумал: а вдруг он вызовет милицию, повяжут меня и…

– Леха! А друзья на что!

– Друзья?.. Хм… Уж и не знаю… После того как родная дочь со своим женишком уже готовы были самодельную смирительную рубашку на меня надеть, я даже в семейных узах разуверился, что ж о друзьях говорить…

– В каком смысле – смирительную рубашку? Они знают, что с тобой случилось?

– Нет. Я побоялся им сказать. Да какая разница? Они меня давно ненормальным считают, с тех пор как я с Юлькой стал встречаться.

– У тебя с ней сколько лет разницы, двадцать?

– Больше.

– И что? В наше время обычное дело, кто только не женится на молоденьких моделях!

– Отстал ты, Лева. Это теперь моветон, понял? Теперь это признак провинциализма – жениться на барышнях, которые тебе в дочки или внучки годятся. А уж если ты ее с подиума снял, да еще ноги у нее от ушей, да еще блондинка, не дай Бог, – ну полный отстой. «Симптом царя Давида», как моя Галька выразилась, что в переводе на язык нашего поколения означает – маразм крепчал. Теперь только дамы немолодые (взрослые, как они себя деликатно называют) по мальчишкам сохнут, вот это самый писк моды. А нам, мужчинам, на девочек заглядываться – Боже упаси. Дурной вкус, дурной тон, стыдобища…

– А как насчет того, что седина в голову, а бес в ребро?

– О нет, про бесов ты мне не говори, а то меня опять корежить начнет!

– Да ты погоди, Леха, успокойся, мы что-нибудь придумаем.

– А что ты можешь придумать? Нет, ну правда? Что ты можешь придумать и что мне посоветовать? Я же вижу – ты мне не веришь, как тот невропатолог. А я понимаю, что съехал с катушек, я этого не отрицаю. Диагноз налицо! Но если хочешь знать, я не верю, что съехал ни с того ни сего. Что это возрастное, как считает моя дочь, или от переутомления, к примеру. Не просто так все это со мной случилось, не просто так…

– А как?

– Не знаю. Не знаю! Сам хотел бы узнать.

– Ты что, подозреваешь какой-то криминал? В смысле, опоили, укололи…

– Подобные случаи бывали, ты же не станешь отрицать, да?

– А кто мог с тобой такое сделать? Ты прикидывал – кто мог, кому это надо?

– Не знаю. Знал бы, не пришел бы к тебе. Просто у меня сейчас такое состояние, что я ни одному человеку, который рядом со мной, не верю – ни дома, ни в тренажерном зале, ни в ресторане, конечно. Не верю парикмахеру своему. Дочери не верю, жениху ее тоже, тем паче что он тоже медик и даже работает на «Скорой»… Даже тому придурку, соседу своему, который ко мне ходит книжки брать, не верю. Ладно еще, жены уж нет в живых, а то бы и ей не верил тоже. Я чувствую, кому-то нужно свести меня с ума. Поверь, я не преувеличиваю! Вот и сводят, причем весьма успешно. А кто их знает, может быть, вслед за этим и в могилу погонят. Ничуть не удивлюсь! Если бы ты перенес хоть один такой припадок, которые у меня уже не раз были, ты бы тоже жить не захотел, я-то знаю. А кто меня может опаивать, если не домашние? Кошмар, конечно, но это не мания преследования, поверь!