Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде

– Ребята, все тип-топ, – бормотал Зоин водитель, ввинчиваясь в «Ленд-Круизер» с поразительным проворством. – Мы уже уехали! Нас уже нет!

Бритоголовый со зверским выражением лица толкнул Тину к «Форду», да так, что она едва не пропахала землю носом.

«Нет уж! Больше я в этот «Форд» не сяду! Это все равно что самой голову в петлю сунуть!» – решила Тина.

И, не успев даже понять, что делает, она метнулась в сторону, обогнула остолбеневшего Гаврика и повисла на шее человека в сером пальто.

Нет, пожалуй, это чересчур сильно сказано – повисла на шее. Все-таки он был сантиметров на десять пониже, а что касается телосложения… если бы Тина решилась примерить его просторное пальто, оно оказалось бы ей не только коротко, но и узко.

То есть со стороны это выглядело так, словно она просто-напросто сдавила этот оживший труп в объятиях, отчаянно вереща:

– Серый Папа! Дорогой! Папочка! Приветик!

Откуда, из каких бездн подсознания выпал этот образ?! Тина и сама опешила на миг. Если бы у нее было время разбираться, она бы постепенно сообразила: это, кажется, единственная блатная кличка, которую она знает, а в том, что вокруг собрались «братки», можно не сомневаться. «Братки» приехали на «стрелку»… Человек, в которого вцепилась Тина, был одет в серое пальто. А именно гневом какого-то Серого Папы грозил водитель Зои тогда, на остановке. Так что логическая цепочка выстраивалась верно!

Разумеется, Тина не думала над тем, как и почему сплелись ее звенья. Она просто сказала то, что сказала, сделала то, что сделала…

Того, что боевики откроют огонь, Тина не опасалась: рискуют прикончить шефа! А поскольку тот на миг сделался безвольной игрушкой в ее руках, она умудрилась развернуть его и прикрыться от возможного выстрела Зои или ее «кавалеров».

Конечно, можно было ожидать выстрела в бок через этот чудный кашемировый прикид, потому что незнакомец вряд ли испытывал хоть какое-то удовольствие от внезапных объятий. Однако, к изумлению Тины, «труп» оставался нем, безгласен и как бы даже равнодушен к тем манипуляциям, которые проделывались с ним. Мелькнула жуткая мысль, что Тина просто-напросто удушила его невзначай, однако тут же она уловила слабое дребезжание:

– Я не… не Серый…

Теперь это не был голос ожившего мертвеца. В нем звучало сколько угодно живых интонаций, но больше всего он напоминал голосочек первоклассника, который пытается найти общий язык с неумолимой училкой: «А я учил, Марь Ванна! Я учил!»

Сначала Тина даже ушам своим не поверила. Все чувства были обострены, как никогда, она прекрасно понимала, что играет в смертельную игру, потому что если это ничтожество сочтет себя оскорбленным…

Но в том-то и дело, что и в помине не было ничего похожего на оскорбленное достоинство! И в голосе звучало, и в воздухе витало только одно – страх.

Да-да. Как ни странно, испугался не только этот человечек, но и боевики, окружавшие их. Напряжение, чудилось, звенит, и не одна Тина содрогнулась, когда раздался негромкий щелчок открываемой двери и вкрадчивый голос произнес:

– Вот оно как, значит… Ну-ну!

Человек, которого держала в своих объятиях Тина, вздрогнул так, словно его тело прошила пуля, и рванулся на волю с неожиданным проворством. Тину отбросило в сторону, и она упала бы, не подхвати ее один из обладателей черных курток. Впрочем, он, кажется, сделал это чисто рефлекторно: все его внимание, как и прочих, было приковано к новому лицу, явившемуся из недр второго «Паджеро».

Это новое лицо было плоским, костистым, лишенным всякого выражения, словно его хозяин тоже не прочь был считаться ожившим мертвецом. Да, правда, Тина вдруг поняла, что оно более всего напоминает череп, лишь слегка обтянутый бледной, нездоровой кожей.

На макушке черепа чернели редкие прядки тщательно уложенных волос, тощая шея торчала из голубого кашне. Похоже, обостренная холодовая чувствительность была здесь общим свойством, потому что явившийся был облачен в пальто цвета кофе с молоком, которое болталось на его тощей долговязой фигуре, как если бы было надето на перевернутую швабру.

Однако ничего-ничего смешного ни во внешности, ни в повадках незнакомца не было и близко. Этот человек внушал ужас.

– Се-рый Па-па… – задумчиво повторил он. – Ну, протащился я… на полную катушку протащился! Спасибочки, как говорится, за доставленное удовольствие! Нет ничего тайного, что не стало бы явным, так, что ль, Поддужный?

И, резко взмахнув рукой, он впечатал кулак в лицо застывшего от ужаса первого «мертвеца».

Тина отчетливо различила омерзительный чавкающий звук – и узкогубый рот Поддужного окрасился кровью. Понадобилось некоторое время, чтобы понять: сверканье, сопроводившее жест второго «мертвеца», было вовсе не сверканием дорогих перстней. Это блеснул кастет.

Против ожидания, Поддужный не возопил возмущенно, не начал ответно махать кулаками, даже не пикнул от боли. Стоически снеся удар, он вдруг как-то совершенно по-женски заломил руки и метнулся к ударившему, бормоча:

– Папа, папа… да нет, ты не понял!

И захлебнулся кровью от нового удара.

«Папа?!»

Тина слабо качнула головой. Крепко же она промахнулась… попав при этом в «десятку»! Так вот же он, настоящий Серый Папа! Наверное, это и впрямь крупный авторитет, если перед ним так трясется Поддужный. И, похоже, Серый Папа очень ревниво относится к своей славе, которую Тина так лихо приписала другому.

Идиотизм спровоцированного ею недоразумения сделался вдруг до того оглушительно ясен, что Тина едва сдержала нервическое и, конечно, совершенно неуместное хихиканье.

Пожалуй, не следует вмешиваться в выяснение отношений, которое поглотило всеобщее внимание. Даже Зоя и ее сообщники как завороженные уставились на разгневанного Серого Папу. Кажется, до Тины сейчас никому нет дела, и если она тихонько шагнет за этот «Паджеро», а потом ухитрится перебежать за другой, то у нее появится шанс добраться до ворот, а там и…

Нет, вряд ли. Это не меньше десяти шагов. Чья-нибудь пуля догонит!

– Ну что, отморозок? – своим пугающе-приветливым голосом произнес между тем Серый Папа, сверля взором незадачливого Поддужного. – Чего сопли распустил? Молчать! – гаркнул он вдруг. – Никаких романов тискать мне не надо! Ссучился, продал, продал! На вольные хлеба решил податься? А Папу, который вспоил, вскормил, приютил, когда ты, недоносок, не знал, куда слинять, – теперь что, побоку? А вот хрен тебе, понял? Завалился, завалился ты! Валерик, а ну-ка дай ему между ног!

Поддужный вдруг сгорбился, прикрыл руками… но не означенное место, а почему-то голову. Очевидно, здесь имели место непостижимые для Тины тонкости «фени». Или, может быть, Поддужный со страху перепутал части своего тела?