Эрин Уатт - Одна маленькая вещь

Я слышу мягкие шаги по лестнице и ругаюсь про себя. Прекрасно.

Должна бежать, – пишу я Скарлетт. – Скоро вернусь.

Я успеваю свернуть окно чата как раз в тот момент, когда мама появляется в дверях.

– Мы можем поговорить? – тихо спрашивает она.

– Я делаю уроки, – резко отвечаю я.

– Лиззи.

– Бэт.

Она вздыхает.

– Бэт.

Я сосредоточенно смотрю на экран. Мама не видит его и не знает, что я рассматриваю заставку, где изображены я, Скарлетт и Мейси на озере прошлым летом. Она не уходит. Мама стоит тихо, терпеливо выжидая. Наконец я испускаю громкий стон и отвечаю:

– Ладно, говори.

Мама входит в комнату и садится в кресло у письменного стола. Я закрываю компьютер и жду.

Она начинает:

– Мы с твоим отцом обеспокоены…

Я не могу сдержаться:

– Что еще?

– Бэт, – говорит она с упреком.

– Прошу прощения.

– Мы обеспокоены тем, что этот мальчик может оскорбить или расстроить тебя в школе.

Я встречаю ее взгляд.

– С чего бы ему оскорблять меня?

– Потому что ты – напоминание о том, что он сделал с нашей семьей, с этим городом. Людям не нравится, когда им напоминают об ошибках. Иногда в ответ они становятся агрессивны. – Она поджимает губы. – Я не хочу, чтобы этот мальчик околачивался рядом с тобой, Лиз… Бэт.

Я немного смягчаюсь, потому что признательна маме за попытку звать меня Бэт. Она прилагает усилия. В отличие от отца, который не хочет даже пытаться.

– Мы с твоим отцом попробуем добиться, чтобы его убрали из вашей школы. Но мы не можем ручаться, что это получится.

Она ведет себя так, будто это я потребовала от них убрать Чарли из школы. Но это не так.

– Я не прошу вас ничего делать. Мне все равно, что он ходит со мной в одну школу.

– Да тебе стало плохо сегодня от одного его вида! – Мама явно поражена. – Он опасен для твоего душевного здоровья и самочувствия. Обещаю: мы сделаем все возможное. Но на случай нашей неудачи ты должна дать слово, что будешь держаться подальше от него.

У меня вырывается истерический смех. Черт возьми, слишком поздно, мама!

– Мы не позволим ему снова причинить вред тебе или нашей семье, – говорит она, и свирепость ее тона пугает. – Я не позволю ему. Он уже забрал у меня одну дочь, и… – ее голос срывается, и она делает глубокий вдох.

Боль в ее глазах подрывает мою решимость. Раньше мы были близки. В детстве она брала меня раз в месяц на прогулку. Только мы вдвоем. Думаю, этим мама хотела показать, что любит меня так же сильно, как и Рейчел. Хотя я знала, что Рейчел была ее номером один, но меня это не огорчало. Наверное, первенец – всегда самый любимый ребенок. По крайней мере, пока Рейчел была жива, у меня были нормальные родители. Сейчас мне этого не хватает.

– Он не причинит мне вреда, мама.

Кажется, она не слышит меня.

– То, что ты сказала вчера. О том… о том, что это тюрьма. – Она поднимает на меня взгляд: в нем столько страдания. – Этот дом – не тюрьма, Бэт. Это рай, единственное место, где ты по-настоящему в безопасности. Тут тебе ничто не грозит.

Я смотрю на нее. Да неужели? Меня уже ранят в этом доме. Они душат меня своими страхами. Сняли мою дверь, забрали телефон, а заодно – и личную жизнь.

Мама с ума сошла, если верит, что я чувствую себя тут в безопасности.

Она так же безумна, как и я, когда думаю, будто смогу притвориться, что не спала с парнем, который убил мою сестру.

На следующее утро возле шкафчиков меня поджидают Скарлетт и Джефф. Скарлетт тут же кладет руки мне на плечи и хнычет:

– Как плохо, что у тебя нет телефона.

– Я в курсе, – мрачно отвечаю я.

– Твой папа сказал, что отнял его потому, что ты сбежала на вечеринку, – начинает Джефф.

Я прищуриваюсь. Не помню, чтобы мы говорили об этом за ужином прошлым вечером.

– Когда он тебе это сказал?

– Сегодня утром. Я зашел перед школой в магазин, чтобы поздороваться.

Это откровение несколько беспокоит меня, но я не могу понять, почему. Когда Джефф встречался с Рейчел, он постоянно околачивался у нашего дома, практически жил там. С тех пор прошли годы, и Рейчел мертва. Внезапная близость с моей семьей выглядит странной.

– Где была эта вечеринка? – Джефф выпытывает детали. – Там были только вы со Скар?

– Я не ездила, – Скарлетт, предательница, отвечает ему. – Бэт поехала одна, с несколькими ребятами из лексингтонской старшей школы.

Я хмуро смотрю на нее, и она пожимает плечами, как будто говорит: «Я не знала, что это большая тайна» .

– Ребята из Лексингтона? – переспрашивает Джефф с явным неодобрением. – Все они – полный отстой, Лиззи. Любой это знает.

– Не все они отстой, – говорю я в защиту Эшли, Харли и остальных, которые были со мной в субботу. – Я хорошо провела время.

– Да? И что ты там делала? – спрашивает он с подозрением. – Я слышал о всяких мерзостях, которые распространяют на этих вечеринках в Лексе.

– Ничего такого не заметила, – холодно отвечаю я.

– Надеюсь, что нет.

От осуждения во взгляде Джеффа меня коробит. Кто он такой, чтобы судить? Он меня даже не знает. В последний раз мы виделись, когда у меня во рту были брекеты, а на лице – прыщи. Думаю, тогда я даже еще ни с кем не целовалась.

– Как бы там ни было, я повеселилась, – говорю я Джеффу и Скарлетт, захлопываю шкафчик и закидываю рюкзак на плечо. – Мне пора идти. Хочу поговорить с преподавателем до звонка.

Я ухожу, не дав им ответить, спешно махнув рукой через плечо на прощание. Я действительно хочу прийти на занятие пораньше, но не для того, чтобы поговорить с учителем.

Сижу в засаде у двери класса. Ребята шастают туда-сюда мимо меня по коридору. Некоторые заходят в тот класс, который я сторожу, остальные идут в другие.

Где он?

От нетерпения я начинаю притопывать и теребить лямки рюкзака. Я оглядываю коридор в поисках его, пристально смотрю на всех парней, которые проходят мимо. Продолжаю ждать в коридоре даже после звонка, даже после того, как дверь в класс закрывается. И мое терпение вознаграждается.

Чарли Доннели появляется в конце коридора. На нем черные карго и черная же футболка. Он спешит и явно зол на себя за то, что опаздывает.

Когда парень замечает меня, останавливается как вкопанный.

– Твою мать, – бормочет он.

– Чейз, – неловко говорю я.

Делаю шаг вперед, и он очень быстро отступает в сторону, рукой пытаясь нащупать дверную ручку.

– Мы опоздали на урок, – говорит он, и его тон так холоден и отчужден, что я хмурюсь. Парень даже не смотрит на меня.

– Мне все равно, что мы опоздали. Хочу поговорить с тобой.

– Мне нечего сказать, – бормочет он.

– Прошу, – умоляю я.

Я хватаю его за руку, прежде чем он успевает открыть дверь. Он морщится, как будто я обожгла его каленым железом. Мне становится больно от этого. Несколько дней назад он умолял меня прикоснуться к нему. Теперь, похоже, не выносит даже моего вида.