Берта Ландау - Рассчитаемся после свадьбы

– Нет, – задумчиво произнесла Леся, – деньги – это хорошо, но как-то надо детали отшлифовать. Потому что есть еще пункты непродуманные. Смотрите: номер три. Они наверняка захотят избавиться от трупов. Чтоб их в квартире не было. Тогда никто и искать не станет, да? Уехали – и уехали. Продали – и продали. В общем, это для них самая важная задача после убийства. Но как только они дотронутся до нас, бедных, так сразу вся подстава раскроется. Надо ситуацию так организовать, чтоб дотронуться они ни в коем случае не успели бы. Теперь номер четыре. Деньги. Вот они берут сумку. Любой нормальный убивец, раз уж такое дело спланировал, захочет полюбоваться добычей. А глянут – и сразу все поймут. Никуда не полетят. Останутся. И опять все пойдет сначала…

Далее: номер пять. А если они вообще ни в какую Турцию и не собирались лететь? И мне мозги просто морочили? Хотя билеты есть… И у него есть билет, он его, кстати, с собой забрал. Так вот: я хочу, чтоб они именно улетели в Турцию. На том самом самолете, что и вы. Как-то надо так сделать, чтоб улетели. Чтоб были уверены, что уничтожили нас и что в Москве им оставаться опасно. Чтоб жили себе далеко-далеко и вспоминали наш домашний адрес в кошмарных снах.

– В общем, нужен надежный качественный сценарий, – подытожил Василий. – И постановка без репетиций и саунд-чеков. В моем утомленном мозгу кое-что проклевывается. Давайте мыслить конкретно и быстро. А то Леське в суд надо успеть. Да и у нас сегодня ночной концерт в клубе.

Один ум хорошо, а два лучше. Так гласит народная мудрость. И если следовать ее логике, то пять умов – это такая сила… Спектакль они удумали гениальный.

Для двух участников и минимального количества зрителей. А жаль, что мало кто увидит. Публике бы очень понравилось. Захватывающее должно получиться действие: не оторваться. И главное: слаженность, четкость, достоверность и любовь к деталям. И чтоб ничто не помешало. Ветер чтоб дул попутный, и колесо Фортуны чтоб повернулось, куда просят они, а не их противники.

Иногда человек проводит несколько дней в полном бездействии. Время идет, будто и нет его: ничего не происходит, ничего не изменяется, словно само небо забыло о тебе. Сегодня у Леси был такой день, когда решить полагалось все предстоящее. И, на ее счастье, как-то все складывалось.

Она успела в суд. Как раз приемные часы были во второй половине дня. Написала подробное заявление.

Отсидела в очереди.

Второй раз уже она в этом самом суде по одному и тому же делу. Развод. Тогда судья долго их с Валерой мурыжила, все давала испытательные сроки, подумать заставляла ради детей. Все равно развели их в итоге.

И прав был Ренат, когда говорил, что слишком много женщины на себя взяли. Бывают моменты, когда они не в состоянии посмотреть на ситуацию со стороны, эмоции перехлестывают, справиться с ними невозможно. Проходит время, становится понятно, каких дров наломала, но не вернешь. Ничего не вернешь. И сыновья растут, на все это глядя. И себя не научаются уважать: с детства за них решает женщина, которой это и природой-то не положено.

Много о чем успела передумать Леся, ожидая своей очереди.

Ей почему-то все вспоминался джинн из любимой с детства сказки об Аладдине и его волшебной лампе. Когда-то сказку эту читал ей папа. Тогда главное было придумать кучу желаний, которые мог бы исполнить выпущенный на свободу джинн.

Она все удивлялась глупости обладателя волшебной лампы: на месте Аладдина она бы в два счета распорядилась: во‑первых, чтоб ни она, ни ее близкие никогда и ни за что не умерли бы, во‑вторых, чтоб все богатства мира принадлежали ей и их ни под каким видом нельзя бы было отнять, в‑третьих, чтоб всегда все знать по школьной программе, запоминать за секунду все учебники целиком, решать любые задачки быстрее самой учительницы.

Вот, собственно, и все! Разве мало? Изумительные, правильные, мудрые желания. И потом спрятать эту лампу и никому никогда о ней ни слова, ни полслова!

Позже мама купила огромную долгоиграющую пластинку, на которой всю эту сказку рассказывал знаменитый артист. Что-то было в его голосе гипнотическое: хотелось слушать снова и снова. Каждый раз открывались новые детали и нюансы. Любе и Янику эта пластинка перешла по наследству, они тоже попали под обаяние великолепного рассказчика.

Вот и сейчас в небольшом предбаннике народного суда в голове Леси звучали слова сказочного джинна, случайно освобожденного ничего не ведающим Аладдином из векового заточения: «Я могу построить город! Я могу разрушить город!» Обещания эти все вертелись и вертелись в голове, ввинчивались в мозги штопором. «Я могу построить город! Я могу разрушить город!» И внезапно до Леси дошло: эти слова могли бы принадлежать ей и сотням тысяч таких, как она, самонадеянных дур. Растут они себе, подрастают и в определенный момент накачиваются пьянящей уверенностью: «Я все могу. Я знаю все лучше всех. Моя судьба в моих руках. Все у меня будет, как я решу. Я могу построить свой город. Он будет самый прекрасный, самый мой».

И что-то такое себе варганят в соответствии с собственными представлениями о красоте и гармонии.

Вовлекают в это дело ни сном ни духом не подозревающих о гигантских масштабах строительства невидимого града мужчин и других ни в чем не повинных членов семьи. Горе, когда некая строительница собственного счастья вдруг якобы прозревает: не с тем строит! Не в той команде! И даже не по тому проекту!

«Я могу разрушить город!» – вот следующий тезис, который взрывает весь выстроенный мир. И – поберегись. Кто не спрятался – я не виновата. Я все должна поменять, настал момент такой. Потому что я – сама! Я – все могу! Ну, сокрушу пару судеб на своем пути – а как иначе? А если я в них ошиблась? А если они не правы? А если?..

Джинн – это ведь бес! Такой род нечистой силы. Женщина, одержимая гордыней и самоуверенностью, и есть этот самый бес. Бес-обольститель, сильный и могучий до тех только пор, пока не загонят его в лампу, или в бутылку, или еще в какой-нибудь надежный сосуд, чтоб сидела и не рыпалась.

Потом зачем-то вспомнились любимые стихи.

Родители ее были помешаны на книгах, собрали огромную библиотеку. В каждой комнате у них одна стена занята стеллажами. Книги укоризненно толпятся, просятся в руки. Это – лучшие друзья, собеседники, помощники, утешители.

Так говорил папа.

Мама много раз с волнением повторяла предсмертные слова Пушкина. Как принесли его, безнадежно раненного, домой, на набережную Мойки, уложили в кабинете, пытались спасти, дежурили при нем, как состояние больного все ухудшалось и ухудшалось.

Вот окинул Александр Сергеевич затуманивающимся взором полки с книгами и сказал им:

– Прощайте, друзья!