Антон Леонтьев - Небо слишком высоко

— Мама, я уже не маленький! Мне уже пятнадцать!

Уже или еще? Милена провела пальцами по щеке сына и добавила:

— Прошу тебя, через день все они разъедутся…

— Но мы-то с тобой останемся! — ответил Тициан, однако перечить не стал и, улыбнувшись, сделался похож на ангела с полотна какого-нибудь гениального итальянца эпохи Возрождения. Поэтому-то Милена и настояла на том, чтобы назвать сына не в честь отца, деда или прадеда Делберта — или самого Делберта , — а выбрать для него иное имя. Это был единственный, по сути, раз, когда она пошла против воли мужа и настояла на том, чтобы поступили в соответствии с ее желанием. Она не хотела никакого очередного Делберта, Уинстона или Исайи. Поэтому мальчика назвали Тицианом Леонардо.

Правда, острая на язык Злата уже тогда запустила слушок о том, что Леонардо мальчика нарекли не в честь да Винчи, и исключительно в честь Ди Каприо, по которому Милена якобы сохла и чьей подругой являлась.

Милена на самом деле, когда была фотомоделью, была шапочно знакома с голливудской звездой, даже когда-то давным-давно присутствовала на организованной им шикарной вечеринке (как, впрочем, и без малого четыреста других приглашенных представителей бомонда), однако никогда плотно с ним не общалась и уж точно не была его любовницей и не сохла по нему. Однако ей пришлось даже оправдываться тогда перед Делбертом, заявляя, что с Ди Каприо ее ничего не связывает. Причем Делберт, кажется, так и не поверил — и до сих пор запрещал жене и младшему сыну смотреть фильмы с участием Лео.

Повод выеденного яйца не стоил, все это походило на бурю в пробирке, однако таков был Делберт, и Милена понимала, что Злата отлично сыграла на подозрительности и мнительности своего эксцентричного отца и заронила в его душу зерно сомнения, которое дало ядовитые всходы, которые колосились, по сути, до сих пор.

— Мы с тобой останемся. Потому что это наша жизнь , не так ли? — произнесла Милена, понимая, что им надо немедленно пройти к столу — муж уже вещал об успехах своего президентства, а все внимали его панегирику самому себе. И было крайне странно, что его жена и младший сын ведут особый разговор где-то в другой части огромного помещения.

Тициан последовал за Миленой и опустился на предназначенный для него раззолоченный стул. Женщина увидела, как сидевший около него Делберт-старший отпустил своему младшему единокровному брату увесистый подзатыльник, а Тициан сделал вид, что ничего не заметил, и уткнулся в свой мобильный — впрочем, наушники он воткнуть в уши в этот раз не посмел.

Милена видела, что и Эйприл тоже копошится в смартфоне, явно не слушая то, о чем вещал ее отец-президент, все выступление которого сводилось к одной-единственной мысли: он — лучше всех и вся.

Похоже, Эйприл и Тициан понимали друг друга, причем очень даже хорошо, и их тянуло друг к другу. И Милена вполне могла бы принять такую вот, на пару лет его старше, подругу своего робкого сына, если бы не одно «но»: Эйприл была единокровной сестрой Тициана.

Наконец речь супруга закончилась, и Милена, подойдя к своему месту около Делберта, даже не успела опуститься на стул, потому что все вскочили, когда вышколенные официанты внесли золотые блюда с искрящимся шампанским. Пили, конечно же, за очередной оглушительный успех президента Делберта Грампа. Милена поразмыслила — все, что делал Делберт, оборачивалось успехом , причем всегда непременно оглушительным. Это было одним из любимых выражений Делберта, которым он постоянно пользовался, в том числе рассылая свои сообщения в «Твиттере».

Еще до того как подали закуску, слова попросила Злата, которая, очаровательно улыбнувшись, произнесла:

— Папочка, у нас к Рождеству для тебя сюрприз!

Свет тотчас потух, потом засверкали бенгальские огни — и Милена узрела среди них изящную, облаченную в желтое бальное платье эту француженку.

Что же, тайно привезенная из Европы неудачница, позорно проигравшая в прошлом году выборы у себя на родине, согласилась выступить в качестве живого презента для американского президента. Того самого, с которым она занималась сексом в Овальном кабинете и на поддержку которого, в первую очередь финансовую, отчаянно рассчитывала, желая наконец-то прийти к власти в своей стране.

— О, милый Делберт, как я рада тебя видеть! — приближаясь к несколько кисло выглядевшему Делберту, произнесла с типичным нью-йоркским акцентом эта француженка. Недаром же она в детском возрасте несколько лет жила в США — в ту пору, когда еще была любимой дочкой своего папаши, того самого, у которого пару десятилетий спустя отобрала его же партию.

Милена не без удовольствия отметила, что Делберт явно не рад визиту этой француженки , а та немного растерялась, поглядывая на нервничающих Злату и Джереми, затеявших эту комбинацию.

Поэтому, шагнув навстречу гостье, Милена протянула ей руку и проговорила:

— Ах, мадам дю Прэ! Какая приятная, надо сказать, неожиданность! Вообще-то, когда погас свет, я подумала, что сейчас вкатят огромный торт, а оттуда при свете бенгальских огней выскочите вы и исполните для нас стриптиз. Но я ошиблась!

Говорила она это с мягкой улыбкой, тихо, так, что даже не все расслышали, какие слова она обратила к Марианне, чье лицо сделалось точно такого же цвета, как и ее платье. Раздался истеричный смех сидевшей рядом Шэрон — та отлично слышала, что именно произнесла Милена.

— Но в любом случае мы рады вас приветствовать! Так ведь, Делберт?

Муж, единственный, кто не стоял, а сидел, неуклюже поднялся, и Марианна немедленно ринулась к нему, желая его расцеловать.

Однако Делберт остановил ее рукой и произнес:

— А, Марианна… Как ты добралась из Парижа сюда?

— На метле! — раздался голос Тициана, и французская гостья покачнулась. Явно не на такой прием в «Зимнем Белом доме» она рассчитывала.

Милена испуганно взглянула на мужа, опасаясь, что он снова вспылит, недовольный дерзостью младшего отпрыска, но на этот раз супруг хмыкнул и, благостно усмехнувшись, сказал на весьма неплохом французском (недаром у него была гувернантка из Лилля):

— А ты, кажется, набрала вес, дорогая? Но желтый тебе к лицу.

— А особенно к ее мегасиськам! — провозгласил Тициан, вообще-то никогда не позволявший себе подобные сальности, но отлично знавший, что отец их обожает.

Эта француженка выражением своего острого лица сделалась похожа на сказочную мымру, а Делберт, сияя, произнес:

— Это мой младший сын! Живой и непосредственный мальчик, так ведь? Весь в меня!

Милена вдруг поняла, что ужин удался.

Спустя два с небольшим часа гости постепенно разбрелись по комнатам гигантского особняка. Делберт отправлялся спать рано. Он всегда считал тех, кто празднует полночи, лентяями и — как оно может быть иначе — идиотами. А после того как он покинул Золотую столовую, члены клана Грампов быстро удалились в свои апартаменты — сказать друг другу им было нечего, а изображать дружную семью никто не собирался.