Клаудия Грэй - Тысяча осколков тебя

— Привет, Пол. Это я. Я имею в виду, это действительно я, — я продеваю большой палец в цепочку Жар-птицы, чтобы он увидел её. — Я в безопасности, и я со своей семьей, поэтому тебе не нужно волноваться из-за меня. Похоже, у тебя тоже всё в порядке. Но у меня может не быть доступа в Интернет какое-то время. Когда получишь это, позвони, хорошо?

Я надеюсь, что Пол это увидит после того, как сработает напоминание. В обратном случае, он ничего не поймет.

Тео, по всей видимости, учится в Австралии, в приморском городе под названием Нью-Перт, и это в двух сотнях миль от острова, на котором раньше был Перт. Я проверяю и его статус, и даже несмотря на то, что там, должно быть, солнце еще не встало, он отвечает почти мгновенно. Его лицо обретает форму на экране, волосы встрепаны, отросшая щетина, и он сразу же говорит:

— Ты украла мою машину.

— И тебе тоже привет, — я не могу удержаться от улыбки.

— Из-за чего это всё случилось? Я рассказываю Конли какая ты прекрасная, а через секунду ты уже выкатываешься с парковки, — Тео выглядит злым, и я знаю, что он злится не из-за машины. — Скажи мне, что ты не встречалась с Полом.

— Я встречалась с Полом.

— Иисусе.

— Ты ошибался в нем, Тео. Он наконец объяснил, что происходит с Конли и… — я не могу заставить себя сказать «со мной». Сказать вслух, что я — истинная цель Конли, значит признать это. — Это сложно. Было бы лучше, если бы я могла рассказать тебе лично. Как думаешь, ты сможешь приехать сюда? Это не так далеко.

— Это тысячи миль, Мег. Тебе надо подучить географию, — Тео откидывается назад, стукнувшись головой о стену. На его помятой футболке снова The Gears, The Beatles, видимо, не добрались и до этого измерения. — Но да. Я могу туда добраться. Похоже, что научные станции и океанографические институты довольно тесно работают в этом измерении. Если я скажу, что мне для исследования нужно попасть туда, меня возьмут на борт. Теперь мне нужно только найти транспорт.

Если кто-то и может провернуть такое, то это определенно Тео.

— Фантастика.

— Пол с тобой? — коротко говорит Тео.

— Нет. Он на исследовательском судне, — на этот раз я знаю больше, чем Тео, и догадываюсь, что ему это не нравится. И все же, я не могу винить его в нетерпеливости. Даже несмотря на то, что я согласилась сохранить веру в Пола ещё немного, я более чем готова понять происходящее.

Тео говорит более мягко:

— Если он позвонит или появится, слушай, я знаю, что тебе кажется, будто Пол невиновен, может быть ты сможешь предпринять меры предосторожности, пока я не приеду? Немного здорового скептицизма?

— Как ты думаешь, что Пол сейчас собирается сделать? Если бы он хотел причинить мне вред, у него уже была возможность для этого.

— Он уже причинил вред всем нам, — то, как Тео говорит это, пробуждает моё горе по отцу, которое почему-то становится сильнее от того, что мы скорбим вдвоём. Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до планшета, он делает то же самое, и наши пальцы встречаются сквозь экран. — Я просто беспокоюсь о тебе. Пытаюсь тебя уберечь. Почему ты не видишь этого? Я бы хотел, чтобы ты поняла, хоть один раз.

— Тео…

Он не позволяет мне закончить.

— Ладно, Мег. Скоро увидимся.

Его изображение темнеет, и какое-то время я просто смотрю на экран, думаю, не разбила ли я его сердце.

Я живу жизнью этой Маргарет, которая, к счастью достаточно приятна. Здесь я посещаю школу, но вместо огромных, тусклых испорченных школ, которые я видела по телевизору, это группа из примерно пятьдесят детей от моего возраста до детсадовцев, и всё происходит в свободной форме. Большой экзамен оказывается по французскому, счастье, я провела примерно три недели в России, изучая Мольера. Бегло исписываю страницу абзацами про Тартюфа, я думаю, что позаимствовала тело этой Маргарет, но по меньшей мере, я оказываю ей ответную услугу.

Я думаю о Поле. Необходимость узнать, как он, что делает, почему он здесь, обжигает меня изнутри, как факел. Когда у меня есть минутка, я проверяю, не звонил ли он. Но связь обрывается перед обедом. Мой единственный ответ — черный экран и помехи.

На ужин что-то куриное, завернутое в вакуумную упаковку, и овощи, которые явно подвергались глубокой заморозке, от чего стали немного водянистыми. Здесь, вероятно, нет ничего свежего, кроме морепродуктов, что очень мне подошло бы, но остальная моя семья, после нескольких лет на Салации, устала до тошноты от этого.

Но меня не беспокоит плохая еда. Мы вместе, я, Джози, мама и папа. Я принимала это как должное в своём собственном измерении, и это забрали у меня. Поэтому я больше не сделаю такой ошибки. Сейчас я очень хорошо понимаю, что каждая секунда, проведённая с отцом, может быть последней.

— Мы получили только половину данных, когда оборвалась связь, — говорит мама отцу, наливая себе чай. — И прогноз становится только хуже.

— Качает как маятник, — говорит папа радостно.

— Поэтому ты здесь главный, — говорит Джози, покачивая головой. — Ты единственный чудак, который любит штормы.

Он улыбается с искренней гордостью.

— Что касается чудачества, я виновен.

Теперь, когда он об этом сказал, я замечаю, что пол немного качается. Я понимаю, что Салация была построена с некоторым количеством свободы, чтобы иметь возможность компенсировать движение воды во время приливов и силу течений, а не быть их заложником. В обычной ситуации у меня случился бы приступ морской болезни, но эта Маргарет поборола её много лет назад.

— Ты сегодня ужасно тихая, — говорит мне мама. — Ты уверена, что всё хорошо? Ты весь день сама не своя.

Она прикладывает тыльную сторону руки к моему лбу, проверяя нет ли у меня жара, как будто мне всё ещё пять лет.

— Просто думаю, вот и всё, — я скучаю по моей настоящей маме, которая осталась дома. К горлу подкатывает ком, но я умудряюсь сохранить самообладание. Я не хочу портить вечер.

После еды Джози спрашивает меня, не хочу ли я посмотреть с ней соревнование серферов. Я думаю, что сложно поверить в то, что меня серфинг больше интересует в этом измерении, чем дома, но любое отвлечение — это хорошо. Поэтому я сажусь рядом с ней на диван, пока папа моет посуду. Но когда он начинает напевать, мне снова приходится бороться со слезами.

Джози хмурится на меня.

— Мама права. Ты сегодня странная.

— Ха-ха, — я откидываю волосы назад, стараясь казаться непринужденной. Потом я вспоминаю футболку, надетую на Тео: The Gears.

Мой мозг работает быстро, сравнивая знания, полученные в разных измерениях.

The Beatles никогда здесь не существовали. В The Gears играли Пол МакКартни и Джордж Харрисон, но не Джон Леннон. Но Джон Леннон написал In My Life для The Beatles. Этой песни нет в этом измерении.

Поэтому, как папа может напевать её?