Алла Полянская - Часовой механизм любви

Они переглянулись. Маслов набрал номер Сорокина, но телефон был вне зоны доступа.

– Ты могла мне сказать.

Егор уже не злился, но между ними никакой недосказанности не должно быть. Он хочет ей это сказать – и больше не возвращаться к данному вопросу.

– Не могла. – Инна устало смотрит на него. – Егор, это был наш с Федором план. Мы не сразу его составили, мы сначала решили осмотреться. И когда поняли, что к чему, тогда уже знали, что надо сделать.

– И ждали целый год?

– Не просто ждали. – Инна сжала губы, сдерживая готовое сорваться ругательство. – Нет, мы их потихоньку подогревали всех – чтоб им жизнь малиной не казалась. Но сразу начать все это было нельзя, сразу мы только…

– Что? Инна, что?

– Ничего.

Ну да, ничего. Егор пролистал в уме события, которые произошли за год.

– Влад Куликов, наркотики! Это вы?..

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Инна!

– А ты хотел, чтобы он продолжал жить как жил? – Инна вскочила и метнулась по комнате. – Он изнасиловал мою девочку, когда она лежала беспомощная и уже один раз изнасилованная! Ты видел, что они сделали? А еще они разрисовали ее тело непристойностями и разными словами. Этот боров изнасиловал ее, а его мамаша, тупая корова, тут же прикрыла сынка, утащила его, а потом трепалась на всех углах, какие сейчас девицы – наркоманки и проститутки, а прикидываются порядочными. Вера с Федором вместе жили, но берегли себя до свадьбы – так сами решили, понимаешь? Им это важно было, а эти твари… Так что мне было, дальше глядеть, как они продолжают жить, обычными своими делами заниматься – после того, как такое сделали?

– Откуда ты можешь это знать? Слова Димы – это… ну, может, он ошибается. Может, показалось ему, Дима немного странный, как и все компьютерщики.

– Странный – не значит глупый. И он все правильно понял. Федор неделю опрашивал свидетелей, он же пришел, когда случившееся еще живо обсуждалось, по горячим следам расспросил людей и сделал те же выводы, что и Дима.

– То есть?

– То и есть. – Инна села на подоконник, поджав ноги. – Когда Дима излил ему душу, Федор девок из бухгалтерии стал расспрашивать – осторожно, вскользь, – как там было, кто что видел. Никто из них не видел Влада. Дима застал его, но тут же вошла Ираида и увела сынка, ругая его на все корки. Уж она-то отлично поняла, что он сделал, она его знала как никто. А потом уже зашли девицы из бухгалтерии, принялись врачей вызывать – но дело-то уже сделано. И ничего нельзя было выяснить или доказать.

– Ты говоришь – она была уже изнасилована до Влада. Кто же изнасиловал ее первым?

– А ты как думаешь? Тот, кто сидел и ждал, что ее принесут к нему в состоянии, когда она не сможет сопротивляться. Он сидел, курил, пил сок и ждал.

– Попов?!

– Да. – Инна презрительно поджала губы. – Стареющий ловелас, который впервые в жизни получил от ворот поворот – и не смог с этим смириться. И кто-то воспользовался его похотью, чтобы уничтожить мою девочку.

– Что ты этим хочешь сказать? Что не изнасилование было целью случившегося с Верой?

– Нет, конечно. – Инна слезла с подоконника и прошлась по комнате. – Поповым воспользовались, чтобы держать его на коротком поводке, но подлили наркотик Вере не для этого. Ее опоили, потому что она, просматривая документацию, увидела то же, что и Витковская. Она не поняла даже, что это, – думала, просто несоответствия в документах, отослала эти документы Рубахиной и спросила, что это значит, возможно, ошибка? Этого было достаточно, чтобы Верочку приговорили. Наркотик должен был ее убить. Но у нее от природы ускоренный метаболизм – он ей от матери достался, сестра у меня была такая же тощая. И часть наркотика вывелась из ее организма естественным путем. Проделать это надо было на виду у всех, чтобы не могли выяснить, кто ей эту гадость налил, причем для полиции это выглядело бы неудачной шуткой на вечеринке, а для Попова – обставили как подарок ему: бери, пользуйся и успокойся, ничего в ней особенного нет. Шаповаловой подбросили эту идею, выдали наркотик, и она тут же привела ее в исполнение, в надежде вернуть расположение Попова. А Рубахина знала настоящую причину, но молчала, тварь. И Попов сделал то, что сделал, а потом и сынок Ираиды пристроился. Ираида знала это и скрыла. Еще и поливала Верочку грязью, тварь, – зная, что произошло на самом деле, зная, что сделал ее сын. Вот за это они поплатились, все.

– Это Дэн подбросил наркоту Владу?

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Инна отвернулась к темному окну. – А ты думал, как должно было быть? Доказать я ничего не могла. Но он должен был заплатить за то, что сделал, так или иначе. Егор, это закон жизни, ничего не поделаешь. Я не могу полагаться на карму, карма – это долго, мне нужно сейчас, понимаешь?

– Да. Что случилось с Поповым?

– Думаю, его загнали в угол. – Инна лениво улыбнулась. – Конечно, мы постарались, чтобы он видел Верочку везде, где только можно.

– Это как?

– Соцсети, например – ему какой-то хулиган грузил ее фотографии постоянно. Потом бигборды по дороге домой – большая такая реклама мыла, и улыбающееся личико Верочки. Ну, и так, по мелочам. С другой стороны на него давил некто, требуя закрывать глаза на хищения – Попов был вынужден подписывать документы, которые подписывать никак нельзя. Но и ослушаться он не мог – человек этот знал, что сделал Попов. Ну, вот и сорвался наш директор. С крыши.

Инна рассмеялась зло и тихо, словно от какой-то невероятно забавной шутки. Егор посмотрел на нее – бледная, измученная, она не простила своих врагов, даже после смерти не простила, радуясь боли и ужасу, которые принесла им. Но, вспомнив неподвижное тело Верочки в больничной палате и немые слезы Инны по дороге из больницы, пустой взгляд Федора и горькие складки у его губ, Егор забыл о всепрощении. Ну никак не смог вспомнить, из каких соображений можно простить того, кто сотворил такое.

– Мы с Федором сначала не поняли, что случилось… – Голос Инны был как шелест сухих листьев. – Мне позвонили из больницы, нашли у Верочки в телефоне мой номер, я там значилась как Мама Инна. Она меня так называла с того самого дня, когда… когда мы с ней осиротели. Ей нужна была мама, а мы с Линкой были похожи – лицом, голосом, может, и запахом. Верочка маленькая совсем была, вот и стала меня так называть – Мама Инна. Свою-то маму она не помнила почти. Когда ее привезли в больницу, врачи позвонили мне, а я уже – Федору, и мы примчались туда… они как раз осматривали ее…

Егор представил себе обнаженное, истерзанное тело Верочки – в крови, разрисованное похабными словами. Что могла чувствовать Инна, для которой эта девочка была центром жизни, всем, что осталось у нее от ее семьи? Что чувствовал Федор, видя, что сделали с его любимой какие-то злые люди, которым она не причинила никакого зла – просто отличалась от них, пряча за официальным костюмом свою чистоту и неискушенность? Этим людям хотелось измазать ее грязью, чтоб не была немым укором им самим. Потому они так охотно подхватили эту игру, потому фотографировали ее, уже отравленную и не осознающую себя, потому смеялись. И никто из них не вызвал врачей, а только разрисовали маркером ее оскверненное тело. Да, она была другой и не успела еще найти для себя достаточно безопасную маску, чтобы спрятаться от этих тварей.