Татьяна Воронцова - Время черной звезды

На нем в позе наездницы восседает Феона, предводительница менад. Конечно! Глупо было надеяться, что она упустит такую возможность. Обнаженное тело, гладкое и сильное, блестит от пота. Мышцы бедер под глянцевой кожей работают, не зная усталости. Вопиющая непристойность этого зрелища вызывает у Ники дрожь ярости и смятения. Даже зубы стучат. Бормоча ругательства, она прикусывает язык и почти плачет от злости. Перед ней картина омерзительнейшего разврата. Задыхаясь от наслаждения, Феона хлещет лежащего под ней мужчину пальцами по обожженным щекам, вонзает ногти в свежие ссадины на предплечьях. Все правильно… за эту высокомерную, вызывающую улыбку, с которой Деметриос смотрит партнерше в глаза, его убить мало. Они с Феоной будто состязаются – кто кого. И, глядя на них, Ника понимает, что бесится не потому, что Феона причиняет ему боль, а потому, что сейчас и сама с удовольствием сделала бы это.

Оргазм подхватывает Феону, точно ураган, кружит, треплет, ломает, исторгая из ее горла звуки, для слуха совершенно непереносимые. Хриплые, сладострастные вопли потаскухи. Две женщины – голые, потные, с мотающимися по спинам распущенными черными волосами – стаскивают ее с Деметриоса, и одна тут же склоняется над ним, оскалившись как вампир. Он закидывает вверх согнутую левую руку и прикрывает глаза. От боли или от удовольствия, понять невозможно. Да это и не имеет значения. Их уже не разделить: удовольствие сопровождается болью, а боль вызывает удовольствие. Дионисийство…

Ника не видит того, кто толкает ее в спину, но толкает он сильно, в результате чего она падает, машинально выставив руки вперед. Крепкие руки – руки мужчины – нетерпеливо и уверенно раскрывают ее, и она начинает понимать, каково это – чувствовать себя военным трофеем. Кто посмел? Кто?.. Ника делает попытку обернуться, но ее просто-напросто направляют лбом в расстеленную на полу шкуру и, приведя таким образом в состояние покорности, берут властно и бесцеремонно. Пара минут этого варварского, пугающего и ошеломляющего по своей первобытной мощи акта – и ей уже наплевать, кто там, сзади, главное, чтобы он не останавливался. Упираясь руками в пол, она закрывает глаза и целиком уходит в собственные ощущения. И даже когда мужские пальцы крепко – так, что пресекается дыхание, – сдавливают ее горло, она думает только: «У меня есть тело. Мы едины сейчас – я и оно». Как тогда, в доме Отшельника.

…отдать свое тело в чужие руки, на время утратить контроль над ним.

Она умеет это, да. Деметриос ее научил. Но он бы не научил ее, если бы…

…если бы не умел сам.

С хищным урчанием черноволосые фурии разводят его руки в стороны, открывая лицо. Деревянными рукоятками плетей прижимают запястья к полу. Деметриос скалит зубы, цедит вполголоса дерзости и пошлости, разве что не хохоча. Под мрачными сводами зала, освещенного факелами, звучат вопли, визги, бессвязные восклицания, отрывистые реплики, подобные тем, которыми обмениваются партнеры в порнофильмах. И все это под нескончаемый аккомпанемент тимпанов.

Один короткий вопль раздается шокирующе близко, и Ника вздрагивает, потому что вторично узнает голос. Максим! Поднимает голову, поворачивается на звук и видит знакомое лицо с разинутым в крике ртом и знакомое тело, покрытое следами укусов. Его рвут зубами женщины, которых подстегивает – в буквальном смысле подстегивает многохвостой плетью – улыбающийся Андреас. Улыбаться вот так мог один из персонажей маркиза де Сада.

Поймав себя на этой мысли, Ника тотчас же испытывает оргазм. Такой пронзительный, что сама заходится в крике. Неизвестный мужчина вполголоса бормочет по-гречески: «Хорошая девочка, хорошая». Он разжимает руки не сразу, давая ей время прийти в себя, когда же разжимает, и она наконец оборачивается…

…здесь и облегчение, и стыд – все вместе. Не придумав ничего лучшего, она так прямо и сказала:

– Я трахалась с Филимоном. Только сейчас вспомнила.

Деметриос, опять перевернувшийся на живот, пока она спала, оставил это заявление без комментариев.

– А ты – с Феоной, – добавила Ника. – И вам обоим это нравилось.

Он сконфуженно хрюкнул.

– Тебе же нравилось, правда? – Ее обуяло нестерпимое любопытство. – Ты все помнишь, Дмитрий? Скажи мне.

– Да, помню. – Он помолчал. – И мне это нравилось. Феона – красивая женщина, к тому же все мы находились под действием препарата, усиливающего половое влечение. Который выпили вместе с вином.

– А вы с Филимоном – под действием еще и другого препарата, который получили в виде инъекций.

– Да. Женщины были нужны нам так же, как мы – им.

– И как много женщин вы пропустили через себя?

За окном сгущались сумерки. Но сумерки какого дня? Давно они здесь? Комната тонула в лиловой дымке, по углам было ничего не разглядеть. С улицы через приоткрытую створку окна тянуло прохладой. В голове уже не звенели колокола, и Ника всерьез задумалась об ужине. Интересно, проголодался ли Деметриос. Но еще более интересно, ответит ли он на ее вопрос. Лежит, уткнувшись лбом в матрас. Считает? Секс-машина чертова.

Он поднял голову, открыл рот, но сказать ничего не успел. В дверь постучали.

Нику точно ветром сдуло с кровати. Халат! Запахнуть… завязать…

– Можно! – крикнул Деметриос, дав ей минуту на поединок с халатом.

На пороге стоял Нестор, как всегда, величавый и спокойный. На нем были мягкие темные, почти черные, шерстяные брюки и синий вельветовый пиджак.

– Энона приготовила петуха в вине, салат из помидоров и сырный пирог, – заговорил он своим звучным басом, стараясь не смотреть на Нику, вероятно, чтобы ее не смущать. – Тебе лучше, Деметриос? Ты спустишься в столовую?

– Да, спущусь. Как там Филимон?

Нестор включил верхний свет.

– Филимон собирался обратно в Фивы, но Хлоя уговорила его остаться хотя бы до твоего выздоровления. Постарайся убедить его, Деметриос, что он не стесняет нас. Это большой дом, где всегда рады гостям. – Он говорил по-английски, чтобы Ника тоже понимала. – Если вы трое поживете здесь еще несколько дней, дав мне возможность переговорить без нервов с Андреасом, это будет хорошо для всех нас.

– Согласен, – кивнул Деметриос.

Подойдя поближе, Нестор зорко глянул ему в лицо.

– Жара нет. Хорошо. Но укол я тебе все-таки сделаю.

– Да сам я сделаю, шприц только наполни.

– Твои указания – это как раз то, чего мне сейчас не хватает…

Зажимая рот обеими руками, Ника отошла к окну.

Вечерний сад был настолько красив, что у нее перехватило дыхание: земля, припорошенная снегом, расчищенные дорожки… обрамляющие эти дорожки маленькие фонарики в виде светящихся пирамид… Покрытые тонкой корочкой льда ветви деревьев и жесткие листья кустарников выглядели так, словно их обмакнули в расплавленное серебро. На одной из ближайших к окну веток сидели рядом две пустельги. И до чего же тихо! Нестор предоставил им убежище, в котором Ника чувствовала себя как в сказке Туве Янсон «Волшебная зима».