Ингрид Юхансен - Фьорды. Ледяное сердце

Запускаю пальцы в волосы и несколько раз встряхиваю головой, чтобы отогнать непрошеные мысли. Теперь мне точно не уснуть. Зажигаю ночник и нащупываю томик «Плохой сестренки». Дочитаю ее – и вышвырну из своей жизни все-все, что с нею связано – и мадам, и цветы, и даже Андреса с его странностями.

…Мистрис продолжала развлекать своего клиента, владельца загадочного особняка. Привязала его кожаными ремнями к высокому резному креслу, завязала глаза, поднесла к самому его уху ароматный пакет из рисовой бумаги, зашуршала им у самого его уха, насладилась смятением своей жертвы и водрузила пакет ему на голову, стянула бумажные края на шее мужчины белоснежным шелковым шарфом, постепенно лишая жертву воздуха. Она скручивала и стягивала концы шарфа до тех пор, пока совершенное мускулистое тело мужчины сотрясала сладострастная судорога, во много раз превосходящая обычный любовный экстаз.

Оставив его приходить в чувства, Мистрис заглянула в гардеробную, рассчитывая сменить забрызганный естественными жидкостями наряд, состоявший из кожаного корсета, украшенного стальными пластинами, чулок, закрепленных кожаными же ремешками вместо обычных подвязок, и сапог на высоких каблуках, но остановилась, пораженная. Перед ней была униформа горничной, оказавшаяся ей абсолютно впору!

За ответами на свое недоумение Мистрис отправилась в кабинет. Угол кабинета украшало скульптурное изображение хозяина дома, исполненное в стиле обнаженной античной статуи. Обнаженный торс, мускулистые бедра, профиль из холодного мрамора, до которых дотронулась Мистрис, показались ей куда более чувственными и возбуждающими, чем живая, искаженная болью плоть. После соприкосновения с ледяной поверхностью камня желание затопило ее с такой неуемной силой, что она откинулась на массивный дубовый стол и предалась самоудовлетворению. Чтобы вырваться из пьянящих волн экстаза и возвратиться в реальность, ей пришлось до крови укусить себя за руку, только после этого Мистрис осмотрелась.

Помимо множества трудов по психиатрии, собранных на книжных полках, здесь имелась рамка со снимком двух девочек-близнецов лет семи. Мистрис взяла фотографию, чтобы поднести поближе к глазам, но перевернула при этом пузырек с красными чернилами и выпачкалась.

Ванная комната, в которую она удалилась отмыть руку, показалась Мистрис знакомой. Она узнавала и зеркальный потолок, и краны, украшенные хищными звериными головами, и даже разводы на мраморной плитке. Она опустилась на бортик огромной ванны, подставила ладони под струю воды. Прозрачный поток окрасился алым. Мистрис явственно увидала маленькую девочку с фотоснимка, которая тонет, захлебывается в этой слишком огромной и слишком глубокой ванне…

Усталость оказалась сильнее писательского мастерства мадам Дюваль, я уснула раньше, чем закончилась книжка.

Мне снилась ночь и снегопад. Рыхлые весенние снежинки пикировали вниз и таяли у самой земли, соединялись в серые водяные потоки. Вода заливала все кругом, превращала мир в бескрайнюю вязкую лужу. Кто-то копошился в этом болоте, стонал, пытаясь выбраться. Это был мой маленький сыночек! Он всхлипывал, лупил по жидкой грязи ручонками. Шапка с него свалилась, рукавицы выпачкались, курточка пропиталась брызгами грязи, но трясина не отпускала его, засасывала его все глубже и глубже.

Я попыталась схватить Малыша за руку, но в кулаке осталась только пустая рукавичка, я посмотрела на нее и закричала так, что проснулась от собственного вопля. Подскочила на кровати, стукнулась лбом о полку, не сразу сообразила, где я и что происходит, а когда отдышалась, напялила что под руку попало, выбежала из каюты и сразу же набрала номер тетушки.

Не сказать, что она обрадовалась звонку в третьем часу ночи, но, поворчав, поднесла трубку к Малышу. Я убедилась, что он жив, здоров и мирно сопит во сне.

Руки у меня продолжали трястись так, что я сломала два ногтя, пока открыла бутылку с водой. Пошарила в сумочке в поисках лекарства: самое незаменимое средство от стресса для меня – стограммовая плитка черного шоколада. Но сегодня не нашлось даже маленького кусочка, даже какой-никакой конфетки. Я ощупью отыскала свою идентификационную карточку, чтобы рассчитаться в кафетерии, но вспомнила, что он закрыт. Придется брать кошелек и подниматься в гостевой бар – за наличные коллеге всегда продадут что-нибудь вкусное, а вероятность, что начальство застукает меня среди ночи, невелика, в крайности, скажу, что это покупка для гостей.

Ночью на лайнере все иначе, чем днем. Освещение в служебных помещениях работает вполнакала, даже казино уже закрыли, кругом тихо, как перед грозой. Я буквально шарахнулась от собственного отражения в темной витрине. Это же надо быть такой идиоткой – выскочить в гостевой сектор с растрепанными волосами, без формы, в свитере и каких-то штанах. Хотя какая разница? Так или иначе, я нарушаю должностную инструкцию и заведенный порядок – значит, терять мне нечего. Я бреду дальше сквозь темень и одиночество, пока меня не настигает расплата.

Прямо мне под ноги выплеснулась полоска света:

– Мэм, простите? У вас все в порядке? – спросили на английском. Из помещения службы безопасности на гостевом этаже выглянул охранник в форменном костюме; я прищурилась, чтобы разглядеть его.

Хоть одна удача за день! С этим парнем, по имени Миша, мы немного знакомы, у него сынишка почти одного возраста с Малышом, я однажды помогала ему выбирать игрушки и одежду малому. Считается, что он израильтянин, но на самом деле, считай, всю жизнь прожил в России, там все рано женятся, и дети к двадцати двум годам заводятся не только у пакистанских эмигрантов или таких социально безответственных персон, как мы с Олафом. Еще в России ко всяким инструкциям и правилам относятся очень гибко, проще говоря – плевать хотели.

Поэтому я подошла поближе и приветственно махнула рукой:

– Привет, это я, Лени, иду в бар.

– О, Лени! Давай, заходи, – он впустил меня внутрь комнатки с мониторами и компьютером, где сидел еще один коротко стриженный парень. – Слушай, посиди здесь буквально пять минут, пока мы сходим перекурим? Тебя шеф точно ругать не будет, даже если поймает. – Ну вот, и этот туда же. Жизнь на судне однообразная до оскомы, и сплетни множатся на ровном месте. После моего вечернего визита длинные языки из службы безопасности наверняка назначили меня в подружки к своему шефу.

– Кого шеф поймает? Он спит давно, – ухмыльнулся стриженый, тоже русский.

– Ладно, посижу, только купите мне в баре шоколадку, я без формы…

– Не вопрос, купим. Какую тебе?

– Лучше всего «Тублерон».

Они ушли, я прикрыла дверь так, что осталась только узкая щелка, устроилась в кресле, как заправский охранник, развернулась к монитору и обомлела. Читать дальше