Алла Полянская - Право безумной ночи

— Римуль, там деньги в шкатулке.

— Все, Олька, закончили дебаты. Лечись.

Мы с ней все время спорим об этом — я считаю, что должна платить ей за работу, а она считает, что, раз я ее подруга, то ничего ей не должна. В общем, здесь мы с ней не сходимся.

— Я заскочу на той недельке, чайку попьем.

— Ага.

Ты не увидишь меня больше — и я тебя тоже, но оттуда, куда меня сегодня забросят, возможно, будет видно многое. А сейчас мне нужно сделать себе блокаду и поехать к нотариусу, уже готовы документы. Мальчишки не пропадут, потом продадут квартиру, и все. За обучение я заплатила наперед, и так денег им хватит — инструкции я им оставила, найдут. В общем, меня здесь никто и ничто больше не держит. Оставлю машину на стоянке перед офисом, ключи отдам охране — и все, граждане, больше я вам ничего не должна.

— Давайте еще раз проговорим условия. Вы завещаете все детям в равных частях?

— Да. Где подписать?

Все просто, завещание оставлю вместе с инструкциями и банковскими карточками, и в путь. Такси везет меня домой — мне нужно все подготовить, чтобы дети разобрались. Вот, все на виду, пойду руки помою и переоденусь. Успела сварить детям суп, придут — поедят, а то ведь знаю я их, снова будет сухомятка. И уколоться бы не мешало — блокада отходит все быстрее, и все больше лекарства надо с каждым разом. Ну, это тоже уже в последний раз.

— Люша, ты где?

— Дома.

— Я заеду, выходи. Буду через десять минут.

Что ж. Это последние десять минут, которые я проведу у себя в квартире. Мы ее купили с Климом — когда поженились. Он так гордился, что обеспечил нас жильем, а я бы жила с ним даже в сарае, мне было все равно, где — но потом родились близнецы, и оказалось, что своя квартира — это очень кстати.

И я была здесь счастлива почти четыре года.

А потом Клима не стало, и свет погас. Счастье закончилось, осталось то, что есть сейчас: работа, боль, балансирование на грани финансовой катастрофы, и никакого просвета впереди. И пусть бы оно и дальше так было, но надо же такому случиться — я повстречала Марконова и с головой нырнула в любовь. Не знаю, как так получилось.

Марконов ездит на темном внедорожнике — не самом новом, он начисто лишен понтов и фанфаронства, то есть как раз того, что я ненавижу в мужиках.

— Куда поедем обедать?

— Да по времени скорее ужинать — шестой час. А куда угодно поедем, неважно. Решай сам.

— Ну, как обычно. — Марконов улыбнулся, морщинки вокруг его глаз стали заметнее. — Люша, ты чего кислая, снова спина болит?

— Ага. Уколола блокаду — вот, функционирую потихоньку.

— Откинь сиденье, сидеть-то тебе плохо. Ты безответственно относишься к себе. Надо же что-то делать!

Я как раз и собираюсь что-то с этим сделать, но тебе не понравится то, что я планирую. А потому я сижу и молча смотрю, как он ведет машину в городском потоке. Его руки на руле, такие ухоженные, уверенные, и он так хорошо пахнет. И я люблю смотреть на него — мне все в нем нравится.

Он заботится обо мне — возит к докторам, добывает лекарства, интересуется моей жизнью. Мы вместе ходим в кино или смотрим его в Интернете. Мы читаем стихи или говорим о политике, живописи, бог знает, о чем еще, и я не знаю, отчего он это делает, но больше никак я его не интересую, совершенно. И я это понимаю, и было бы лучше, если бы я не знала его совсем.

— Десерт?

Он всегда спрашивает, а я всегда отказываюсь, но не сегодня.

— Ага, горячий шоколад с миндалем.

— Диете конец?

— Да ну ее, сколько той жизни, а половой — еще меньше.

Марконов улыбается — он сам никогда не говорит ничего подобного и вообще не позволяет себе на что-то такое даже намекать. Он пьет чай, а я смотрю на него и думаю — нет, он не похож на Клима, но вместе с тем ощущение рядом с ним точно такое же. Надежность, защищенность и тепло. Видимо, я просто слишком долго была одна.

— Люша, что ты задумалась?

— Ничего, Виталик. Спасибо, что вытащил меня сюда, обед замечательный.

— Скорее ужин, но ты права, кухня здесь и впрямь хорошая. Тебе надо больше отдыхать, ты выглядишь замученной.

— На том свете отдохну.

Это наш обычный диалог, но сегодня у него иной смысл. Я собираюсь отдохнуть, очень надолго. Сегодня. Я люблю тебя — и это не вместо Клима, это рядом. Он не будет в обиде — за все годы, что его нет со мной, ни один мужчина не прикоснулся ко мне. Я просто не могла себе этого даже представить… и вот теперь — Марконов.

— Давай на неделе свезу тебя в бассейн, поплаваешь.

— Ага.

Я могу быть с ним долго — я люблю смотреть на него, слушать его, мне нравится, как он читает свои бумаги или говорит по телефону, нравится, когда он выходит из душа после тенниса — обернув бедра полотенцем, идет на кухню, делает себе протеиновый коктейль с авокадо и бананами и пьет его, просматривая биржевые сводки, а я мою чашку блендера и слушаю его недовольное бухтение насчет каких-то неправильных действий непонятно кого. Мы можем целую неделю жить в его квартире, и я не знаю, тяготит ли его мое присутствие, но я, отчаянно скучая по близнецам, тем не менее все время думаю: скоро домой, еще день прошел.

Слава богам, Марконов об этом не знает.

— Ты на работу?

— Нет, отвези меня в «Афину».

Это торговый центр совсем рядом с нужным мне местом. Машину-то я отогнала на стоянку фирмы, чтобы у близнецов не было проблем с шефом, и сейчас мне надо добраться до нужного места, а боль потихоньку возвращается, вливается в спину, и скоро мне будет невозможно ходить, дышать и думать. И к тому времени я должна быть там, где надо, — на шаг в пустоту меня в любом случае хватит.

Марконов выруливает на проспект — Александровск город крупный, но проспект здесь только один.

— Смотри, это Денька!

— Как ты их различаешь? Сейчас остановлюсь.

Денька покупает в ларьке воду. Как я отличаю? Да их невозможно спутать, они очень разные, просто похожи. А люди путают.

— Дениска!

— О, мам, а ты как тут?

— Обедать с Марконовым ездила. Ты кушал?

— Не успел, а потом купил булку, но…

— Вот, денежку возьми, купи покушать. Там дома супчик свежий, я сварила, покушаете.

— Ты как, мам?

— Ничего, блокаду уколола — пока жива.

Я обнимаю его, и он послушно наклоняет ко мне голову — запах его волос, такой родной и знакомый, и сопит он почти так, как в детстве.

— Ну, ты что, мам…

— А ничего. Люблю тебя очень. Ты и Матвею купи покушать, вот, забирай деньги, не голодайте там…

— А ты?

— А мне не надо уже, я пообедала. Бери, сыночек, ничего.

— Мам, ну ты не задерживайся — тебе доктор велел лежать и отдыхать.

— Ничего, сыночек. На том свете отдохну.

— Я пойду, а то Мэтт там…

— Ага, иди.

Мне хочется побыть с ним рядом еще — но у него своя жизнь.

— Ну, ты даешь, мать. — Марконов выруливает на проспект. — Тискаешь взрослого парня прямо на улице.