Ольга Карпович - Жена моего босса

«Ну ладно, – решила Марта. – Помилуйтесь еще минуту, идиоты». Она как раз доест бутерброд, а затем уж закончит этот затянувшийся спектакль.

– Папа! – услышал Миша сквозь сон. – Пап!

Он с трудом разлепил веки, поморгал в темноту. Около кровати стоял Сашка в мешковатой пижаме с изображением Дональда Дака.

– А? Ты чего? Что случилось? – хрипло спросил Миша.

– Да Пашка там, – подбородком кивнул Сашка в сторону детской, – че-то странный какой-то. Посмотри.

Чертыхаясь, Миша сунул ноги в тапочки и похромал в комнату мальчишек.

Пашка лежал, до подбородка накрытый одеялом, и стучал зубами. Лицо его было бледно, вокруг глаз залегли темные круги, на висках выступила испарина.

– Ты чего, сынок? Приболел? – с тревогой спросил Миша. – Ща, погоди, разберемся.

Он потрогал пылающий лоб пацана, покачал головой:

– А что болит-то?

– Н-нн… не знаю… – с запинкой выговорил Пашка. – Просто холодно и кости ломит. И тошнит.

– М-да… – протянул Миша. – Ну погоди, ща мы тебе аспирину найдем.

– Ему нельзя аспирин! – неожиданно вступил Сашка.

– Почему нельзя? Как это – нельзя? – смешался Миша.

– Так мама говорит, – пожал плечами Сашка.

– Так, не морочьте голову, я сейчас позвоню вашему врачу! – Миша взялся за телефонную трубку и тут только сообразил, что не знает ни имени врача, ни его телефона. Всем этим всегда занималась Ольга, оперативно консультируясь с медиками, когда кто-то из детей сваливался с простудой.

– Какой телефон у врача? – спросил он Пашку.

– Надо позвонить маме, – чуть слышно ответил Пашка. – Она знает… Она бы сделала мне морс из клюквы…

Видимо, от плохого самочувствия высокий голенастый подросток сделался вдруг маленьким, беспомощным мальчиком. Глаза его лихорадочно блестели, Олины глаза, зеленые…

– Пап, ну правда, ты спроси у мамы, – закивал Сашка. – Мама все знает, она поможет.

– А когда она приедет, а, пап? – требовательно спросил Пашка. – Я соскучился ужасно. Я, может, потому и заболел, что соскучился. Я, может, вообще умру без мамы… Он хлюпнул носом от жалости к себе.

– Не болтай ерунды, – рассердился Миша и вышел из комнаты.

Темная, тревожная ночь висела над домом. Где-то за окном зловеще ухала сова. С подоконника на него глянули светящиеся в темноте, пронзительные глаза Барса.

И Мишу вдруг сковал панический ужас, такой, которого он еще никогда не испытывал в жизни. Он вдруг представил себе череду долгих, пустых дней, в которых не будет Оли. Не с ним не будет, а совсем не будет, нигде. Нельзя будет представить себе, как она проснулась где-то в своей белой постели, вытащила из-под одеяла тоненькую лапку и трет глаза, а солнце теплыми зайчиками играет на ее коже. Нельзя будет позвонить ей и услышать в трубке родной, мягкий, с хрипотцой, голос. Глядеть, хотя бы издали, как она дурачится с мальчишками, скачет с ними на лошадях и ее золотые волосы развеваются на ветру.

Он глухо вскрикнул, схватился за голову, заметался по темному дому, уронил что-то. «Девочка моя! Моя маленькая девочка! Что же я наделал?!»

Миша бросился на улицу, жадно вдохнул влажный, пропахший дождем воздух, рванул на груди футболку, чувствуя, что дыхания не хватает. «Только живи! Люби кого хочешь, живи с кем хочешь. Только живи!»

Прыгающими руками он выхватил мобильный и принялся набирать номер Марты. Остановить ее. Успеть! Только успеть!

В трубке протяжно ныли гудки, и Мише казалось, что каждый звук дергает в его мозгу какую-то туго натянутую струну.

– Возьми трубку, сука! Трубку возьми! Ради бога, пожалуйста, возьми трубку! – беззвучно кричал он в темноте.

Боли не было. Вдруг стало светло. Теплый ветер ударил Оле в лицо, запахло свежей зеленью, травой, прогретым солнцем воздухом. Легкая гнедая лошадь чутко слушалась ее прикосновений, неся ее к темневшему на кромке поля лесу. Слева медленно катила спокойные воды недавно вскрывшаяся ото льда река. Над ее глянцевой, подернутой легкой рябью поверхностью клубилось туманное марево.

Засмеявшись весело, отчаянно, Ольга обернулась и увидела Руслана. Он сидел верхом на вороном жеребце – сильный, красивый, широкоплечий. Весеннее солнце золотыми пятнами лежало на его любимом прекрасном лице, ветер трепал отросшие темные волосы. Оля, лукаво улыбнувшись ему, поскакала вперед, подставив лицо ветру и надеясь в веселом азарте, что стройный всадник ее не догонит. Руслан помедлил секунду и последовал за ней.

Ольге было удивительно легко, спокойно, безмятежно. Пришло понимание, что все страшное позади, все кончилось и теперь будет только любовь, только радость. Руслан же почему-то этого не понимал. Она видела его лицо, опрокинутое, встревоженное, несчастное. Он настигал ее и почему-то кричал:

– Не уходи! Не оставляй меня!

Ольга пожимала плечами и смеялась. Да что это он? Неужели не понимает, что она никуда уже больше не уйдет?! Вот же она – здесь. Неужели он не видит? Неужели не видит?..

Отшвырнув в сторону скомканную фольгу, оставшуюся от бутербродов, Марта прошептала: «Ну, я вынуждена с вами попрощаться, дорогие мои!» – крепче сжала винтовку и, прищурившись, посмотрела в прицел.

Руслан подхватил Ольгу на руки, прижал к груди и теперь нетвердой поступью, завязая в чавкающей грязи, пробирался к шоссе.

– Тяжело тебе, чеченский отморозок? – сочувственно произнесла Марта. – Ну ничего, сейчас помогу.

Она положила палец на спусковой крючок, и вдруг в кармане завибрировал телефон. Марта недовольно поморщилась. Ужасно не хотелось опускать винтовку и отвечать на звонок, рискуя потерять цель. С другой стороны, звонить мог Миша, внести какие-то уточняющие детали в план операции.

Марта помедлила мгновение, наблюдая в прицел за тем, как Руслан выбрался все же на твердый асфальт и, крепче перехватив бессильно откинувшуюся Ольгу, пошел в сторону огней станции. Сейчас, на свету, подснять его было еще легче. Дождь усилился и требовательно застучал по жестяной крыше. Телефон в кармане плаща все дергался, жалобно дребезжа о жестяную крышу.

В конце концов она все же оторвалась от оптического прицела и ответила на звонок.

Срывающийся мужской голос прохрипел в трубку:

– Задание отменено, слышишь! Отменено! Да ответь же, тварь бездушная! Але!

– Я слышу вас. Задание отменено. Жду дальнейших указаний, – с сожалением протянула Марта и опустила «беретту».