Екатерина Гринева - Продавец иллюзий, или Маска страсти

На улице раздалось громыханье: резкое, протяжное. Зашумело в деревьях, небо стало из серого набухше-синим, и дождь внезапно полился косыми струями по стеклам.

И все-таки он вошел бесшумно, неслышно. Я скорее почувствовала его присутствие спиной и, вздрогнув, обернулась.

– Как вы меня напугали! – вскликнула я. – Разве можно так?!

– Как «так»? – он смотрел на меня без улыбки.

– Подкрадываться незаметно, – сказала я. – Так можно людей и по-настоящему напугать.

– А вы такая пугливая? Пардон, не знал.

– Да нет! – с досадой вырвалось у меня. – Я не то хотела сказать!

– А что?

И тут меня начала бить мелкая дрожь, которую я не могу сдержать. Я вцепилась в чашку, чтобы успокоиться или скрыть дрожь; мне хочется, чтобы Вадим ушел, но я не знаю, как сказать ему об этом. Мне хочется остаться одной. Вместо этого я как со стороны слышу свой голос:

– Хотите чай или кофе?

– Чай, – резко бросает он, и я услужливо вскакиваю с места и бегу к плите. Спиной я чувствую его тяжелый взгляд, и большая белая чашка выскальзывает у меня из рук; осколки летят в разные стороны.

– Разбилась, – прошептала я. – Надо же.

Я присела, собирая руками осколки, Вадим, наклонившись, стал помогать мне. Наши ладони случайно встретились, и я удивилась, что мои руки холодны как лед, а его – сухи и горячи. Я выкинула осколки чашки в ведро и налила воды в электрочайник.

Вода, наконец, забулькала, и я заварила чай в пузатом чайнике с яркими розами.

– Вам покрепче?

– Да, – бросил Вадим, а внутри у меня все сжимается. Я… боюсь этого человека, но вместе с тем чем-то он притягивает меня. До судорог. До головокружения. А если я знала его раньше?

Я изучающе смотрю на него, пытаясь отыскать в глубинах памяти что-нибудь, что дало бы мне хоть какую-то зацепку, толчок, знак. Но тщетно. Моя память, как пуленепробиваемый сейф, закрытый на сверхсложный кодовый замок.

– Чего смотришь! – говорит Вадим, переходя на «ты».

И я страшно пугаюсь от одного звука его голоса. А если он был одним из тех, кто напал на меня в больнице? Я же их плохо запомнила. Эта мысль абсурдна и глупа, но мне непонятно: почему этот человек вызывает у меня такое паническое животное чувство страха. Этот страх зарождается где-то в солнечном сплетении и поднимается выше – к горлу. Мне хочется выплюнуть его, вытащить из себя. Но я лишь прикладываю руку к шее.

– Что-то случилось?

– Н-нет.

Я поставила на стол коричневую чашку с пальмой и придвинула сахарницу.

– С сахаром не употребляю.

– Извините, – говорю я почему-то шепотом. – У меня очень… болит голова. Вы тут пейте. А я пойду к себе.

– Иди… те, – буркнул Вадим, не поднимая головы.

Я пулей несусь наверх, на второй этаж. И влетаю к себе в комнату. Я бросаюсь к окну. Дождь заливал все вокруг, вселенский потоп. Но где Эльвира Николаевна? Я вдруг понимаю, что не знаю номера ее телефона. Может быть, позвонить мужу? Что сказать? Мне страшно от одного взгляда телохранителя, которого ты нанял? Я боюсь оставаться с ним в доме, приезжай скорее, пока он… Что «пока»? И как Александр отреагирует на мою истерику? Лишний раз убедится, что у меня не все в порядке и болезнь приняла затяжной характер? А я боюсь этого больше всего: что он упечет меня в психушку, откуда уже никто и никогда не вытащит…

Нет, звонить ему не стоит. Лучше просто подождать, когда он приедет. А когда он приедет? Александр приезжал всегда без предупреждения, я не знала, когда он заявится с работы домой. Иногда он звонил и ставил меня в известность. Иногда – нет. Я поймала себя на том, что стою у окна и дрожу, как весенняя береза от порыва ветра.

Дождь изо всех сил хлестал по стеклу, и пейзаж за окном размывался угрюмым серым пятном. Где-то раздался странный звук, словно что-то упало, и я, насторожившись, прислушалась. Сомнений не было: тяжелые шаги раздавались на лестнице. Я метнулась к двери. Но поняла, что уже не успею выбежать. Звонить мужу? Я вспомнила, что мобильный остался на первом этаже в столовой. Чего от меня хочет Вадим? Завершить то, что не сделали его подельники в больнице? Но неужели они не поняли, что я – дама с дырявой головой и абсолютно ничего не помню? Получается, что я все же обладаю некоторой ценной информацией, только сама не знаю – какой.

Может быть, открыть окно и попытаться выпрыгнуть… А что?.. Тут не так высоко, и упасть я могу удачно, ничего существенно не повредив. «А если несущественно, – возразил кто-то внутри меня. – Если ты сломаешь ногу, то как далеко сможешь уйти, точнее – доползти?» Я схватилась рукой за раму. Шаги раздавались совсем близко. Я дернула шпингалет, но он не поддавался.

Дверь распахнулась, и в проеме возник Вадим.

– Ч-то вам надо?

– Ничего, я же телохранитель и должен все время держать вас в поле зрения.

– Со мной все в порядке, – быстро говорю я. – Вы можете идти вниз. Я вас не звала. Если будет надобность – позову. А где Эльвира Николаевна?

– Поехала в город. Она разве не говорила вам?

– Нет. Я и не спрашивала.

Он по-прежнему стоит в дверях, и во мне рождается настоящая паника.

– Что-то еще?

– Ничего! Отойдите от окна. Не дай бог, оно распахнется, и вы вывалитесь наружу.

– А почему оно должно распахиваться?

– Всякое бывает! Отойдите.

– Хорошо, – все так же торопливо говорю я. – Отойду.

– Я жду. Или вам помочь?

– Нет, – завизжала я. – Не подходите ко мне!

– Я и не подхожу. – Вадим делает несколько шагов вперед. – Мое дело отвечать за вашу безопасность. Все остальное меня не волнует.

– Вот-вот. За безопасность!

Я поворачиваюсь к нему спиной и рву изо всех сил шпингалет. Он поддается, и окно распахивается настежь. В комнату врываются дождь и ветер, капли падают на платье. В один прыжок Вадим оказывается около меня и сгребает в охапку. Я вся дрожу в этих сильных крепких руках, вдыхая его запах. Странное чувство бессилия охватывает меня, и неожиданно я обвиваю его шею руками и утыкаюсь в плечо. Он берет меня за подбородок и смотрит в глаза. А потом впивается в губы хищным поцелуем. У меня ноют десны, сладко екает в груди. Он прижимает меня к себе, несет на кровать и опускает на нее. Моя кожа горит от его прикосновений. Кажется, уже когда-то были эти прикосновения-ожоги, эта прохладная нежность, похожая на освежающий мятный коктейль, эти губы, от которых сводит скулы, а внутри рождаются нежность и печаль, и еще чувство обреченности, что это не навсегда.

Он касается меня нежно, едва-едва, как будто бы крылья гигантской бабочки порхают по моему телу, и я, как древняя иссушенная земля, покрываюсь разломами и трещинами. В местах прикосновений я разламываюсь до основания, до судорог. До полного неузнавания самой себя. Это явь или сон? Или обморочное забытье до стирания границ всех миров? В его губах таился привкус талой воды и свежего ветра, как это бывает ранней весной… И здесь что-то глухо заурчало, зашевелилось во мне.