Эва Хансен - Цвет боли. Красный

Неужели нижние сплошь мазохистки? Радоваться от того, что вся попа красная или вообще в шрамах после порки? Неужели на это идут добровольно?

Поймала себя на мысли, что бондаж, подвешивание или распятие еще ничего, пожалуй, в них есть своя прелесть. Но, увидев веревки, перетягивающие грудь до посинения, ужаснулась, нет, и это не для меня.

И все-таки главное, в чем я пыталась разобраться — не психология нижних, а что чувствуют доминанты. С нижними понятно — они научились получать удовольствие от дискомфорта и боли, странное, злое удовольствие, с надрывом, где боль физическая и боль душевная сплетаются и оттеняют друг дружку. А вот верхние, доминанты? Неужели им доставляет радость приносить боль другим, видеть, как нежная кожа вздувается красными полосами, превращается в месиво? Каким надо быть жестоким, чтобы получать от этого положительные эмоции!

И снова мне хотелось и не хотелось встречаться с Ларсом Юханссоном. Если он столь же жесток, то лучше держаться подальше. Эстетики в высунутом синем языке Кайсы Стринберг было маловато…

Легче от многочасового сидения перед компьютером не стало, правда, и совсем тошно тоже. Я так и не поняла своего отношения к БДСМ, в нем в единый клубок смешалось нечто, доставляющее физические и моральные муки и счастье. Нутром чувствовала, что их не разделить, как не разделить окончательно добро и зло. Человек легко переходит от страдания к удовольствию, бывает, когда грань между ними просто иллюзорна. Может, БДСМ и есть искусство балансировать на этой грани?

Тогда понятны искаженные лица и следом — улыбки у нижних. Интересно, что в роликах крайне редко показывают верхних. Разве только мастеров связывания.

Наверное, если понять, что испытывают верхние, и понять, мог ли Ларс Юханссон получать от мучений нижней удовольствие, поймешь и то, мог ли он убить, даже не преднамеренно.

Невольно вырвался вздох: во что я вмешиваюсь! Не лучше ли бежать от всех этих практик как можно дальше и забыть об их существовании до следующего Pride Parada, когда снова увижу на улицах Стокгольма затянутых в кожаные ремни голых девушек, видимо, нижних.

Не лезть бы мне туда. Но прекрасно понимала, что полезу, суну свой любопытный нос и в это. Остаться бы только живой…

Честно говоря, к утру уверенности заметно поубавилось. Я плохо переношу боль, а уж представить, что меня порют… Может, не надо?

Принесли отчет патологоанатомов по вскрытию Кайсы Стринберг. Ну вот, теперь можно разрешить родственникам забрать труп и похоронить. Вангер был готов положить бумагу с результатом в папку и набрать телефон фрекен Стринберг с сообщением, что можно приехать за телом сестры, как вдруг его взгляд зацепился за пару слов. Даг даже сам не мог объяснить, что именно показалось странным, но документ вернул и вчитался более внимательно. Он все равно увидел бы то, что увидел, через пару дней, когда приехали родственники или когда закрывал бы дело.

В отчете о результатах вскрытия говорилось, что Кайса если и не задохнулась еще до веревок, то наверняка была без сознания. Ее сначала пытались задушить, а потом повесили! А это уже не самоубийство, потому что сложно вязать на себе веревки, будучи без сознания.

Крепко выругавшись себе под нос, Вангер взял папку и отправился к Бергману.

— Неприятности? — Микаэль явно не ожидал ничего хорошего. Добровольно к нему являются только с проблемами…

— Угу. Стринберг не самоубийца, ее сначала душили, а потом повесили.

— Задушили?

— Даже если не задушили совсем, то сначала придушили, видимо, чтобы не сопротивлялась.

Бергман кивком показал, чтобы Вангер садился, взял папку, некоторое время зачем-то изучал содержание отчета патологоанатомов, хотя Даг прекрасно знал, что Бергману достаточно одного взгляда, чтобы ухватить суть.

— Ну, что мы имеем?

И этот вопрос Микаэль мог не задавать, Вангер понимал, что старший инспектор уже все проанализировал, однако все же озвучил соображения:

— Один труп, один подозреваемый, никаких свидетелей. При этом у подозреваемого алиби, а у трупа мазохистские замашки.

— Вот именно. Даг, начинай все сначала. Может, кто-нибудь из соседей вспомнит хоть что-то? Родственники ничего нового не добавили?

— Кроме того, что наговорила в прошлый раз сестра жертвы? Нет, мне и того достаточно.

— Кого тебе называли?

— Ларса Юханссона, но у него алиби.

— Надежное?

— Нет, но мотивов никаких…

— Пошерсти еще у БДСМщиков. Тебе дать в помощь кого-то?

— Пожалуй.

Вернувшись к себе, Вангер достал материалы дела и разложил на столе листы с записями.

Подозреваемый Ларс Юханссон, да и то только потому, что погибшая была связана при помощи каких-то там узлов, разработанных им. Конечно, они с погибшей некогда были знакомы и даже дружны, но уже несколько лет не встречались. Сам Юханссон богат, красив, умен и у него алиби — целый день был у себя в замке на острове, Стринберг не видел очень давно, известием о ее гибели явно потрясен.

Нет, заниматься Ларсом Юханссоном пока не стоит. Логичней снова вернуться в дом.

Начался новый круг расследования…

Пока сидела за компьютером, позвонил Йозеф Лессен, именно он должен завтра представить меня богоподобному Ларсу Юханссону. Йозефа я немного знала, он соратник дедушки, правда, виделись мы еще в те времена, когда я была похожа на Пеппи, а не на Карлсона, как сейчас. Хотя прошло немало лет, надеялась, что при встрече узнаю.

— Лизбет, ты умница! Продолжить дело своего деда для девушки почти героизм. Сейчас, когда молодежь увлекается разной нелепостью, заниматься историей своего народа, прошлым, извлекая из него уроки — это достойное занятие внучки Арвида Линдберга!

Я вспомнила Йозефа Лессена. Дед смеялся, что ему легче слово дать, чем потом отобрать. И разговаривает Йозеф только с восклицательными или вопросительными интонациями. Мне удалось пискнуть между его двумя фразами:

— Я Линн, Йозеф.

— А? Да! Я и говорю, молодец, Лиз!

Стонать бесполезно, но я все же застонала.

— Ты больна? Нет?

— Во сколько и где встреча?

— С Ларсом Юханссоном? Завтра в четыре тебя устроит?

— Почему нет? Где?

— В «КВ» на Смаландсгатан. Знаешь?

Конечно, я знала этот старинный бар, где собиралась «золотая творческая молодежь», как однажды выразилась Бритт. Мы бывали с ней в «КВ».

— Да, знаю, приду. А где мне там вас искать?

— Когда будешь подходить, позвони, я скажу, где мы сидим. И все-таки, Лиз, ты молодец!..

Ой, мама, начинался новый поток красноречия, который мне не остановить. И снова он звал меня Лиз, словно не слыша поправки.