Екатерина Гринева - Ночной гость, или Бабочка на огонь

– Это случайность, – пробормотала я. – Так получилось… Везде убралась. А здесь забыла.

Веня прошел в маленькую кухню и критическим взглядом осмотрел ее, задержавшись на посуде, сваленной в раковину. Посуду я не мыла уже три дня. Сама не знаю, почему: просто складировала тарелки – и все, отодвигая это дело на «завтра». А «завтра» все так и не наступало.

Веня промолчал, только тяжело вздохнул.

– Так и живешь? – подытожил он.

Я кивнула, хотя в горле у меня встал комок и душили слезы. Он мгновенно понял мое состояние и резким рывком привлек меня к себе.

– Ну-ну, маленькая, не надо. Ты знаешь, какой сегодня день?

Я кивнула.

– Думал заехать к тебе, посидеть. Извини за выволочку. Я, кстати, водочку привез.

– У меня тоже есть.

– Выпиваешь?

– Иногда, – вспыхнула я. – Но очень редко.

– А вот этого делать совсем не надо. Женский алкоголизм, как ты знаешь, неизлечим. И нянькаться с тобой по этому поводу я не стану. Выпорю, несмотря на возраст, и все. – Взгляд его стал жестким. – Все поняла? Ладно, давай помянем. Чем гостя кормить-то будешь? Или у тебя есть лишь «классика холостяка»: яичница с колбасой?

Стыдно признаться, но именно этот набор и присутствовал в моем холодильнике. Ну, еще сыр.

– Есть копченая колбаса и сыр.

– И яйца?

– И яйца.

– Тогда голодным я точно не останусь, – улыбнулся Вениамин. – С тобой не пропадешь. – И он заговорщически подмигнул мне.

– Так еду готовить или нет?

– Приготовь. Только немного. Я же много не ем, ты знаешь.

Я кивнула. Несмотря на то, что Веня был скорее плотным, нежели худым, ел он действительно мало, и жена Лариса часто называла его «малоежкой». Он не обижался, только издавал краткий смешок, больше похожий на фырканье.

– Одно яйцо. Половинка ломтика колбасы и бутерброд с сыром, – отрапортовала я. – Сгодится?

– Угу. – Он сел за стол и слегка пристукнул по нему кулаком. – Что ты собираешься делать? – без всякого перехода спросил он.

Я как раз доставала два последних яйца из холодильника. Услышав вопрос, я невольно вздрогнула, и одно яйцо упало на пол, разлившись по нему ярко-оранжевой лужицей.

– Еще и руки из одного места растут, – припечатал он.

Я присела на корточки и посмотрела на него, закусив губу:

– Так получилось!

Но в душе моей зрела обида. И Вениамин, видимо, это почувствовал.

– Ладно. Замнем. Считай, что я неудачно пошутил.

– Очень неудачно!

– Все бывает. А твоя расхлябанность приводит меня в отчаяние. Все-все! Не буду. Перегнул палку.

Примерно раз в месяц Веня появлялся у меня в квартире и устраивал мне очередной разнос. Самое главное, что я никогда не знала, в какой именно день он придет, и поэтому не могла предвидеть его появления и приготовиться к нему заранее. Эти «кавалерийские наскоки» заканчивались моим полным разгромом и апеллированием – с его стороны – к тому факту, что я должна наконец-то стать дисциплинированной и взять себя в руки. Я кивала, соглашалась, и все шло по-прежнему. Ни шатко ни валко. Я тянула лямку учебы в институте, но кем я хочу работать, я просто не представляла себе. Да и, честно говоря, мне было все равно. Ни амбиций, ни планов… Просто работа со средней зарплатой.

Когда яичница из одного яйца была готова, я села за стол и подперла щеку рукой.

– Сидишь, как моя Лариса, – пошутил дядя Веник. – Так же любит – сидеть и смотреть.

Он ел быстро, аккуратно и почти бесшумно.

– Давай выпьем за… твоих. – Он достал из пакета, который принес с собой, бутылку водки.

– Давайте…

Я принесла два стакана, и он налил водки. Себе – половину, и мне – тоже.

– Закусывай, – и он придвинул ко мне тарелку с ломтиками сыра. – Не стесняйся.

– В своем доме я не стесняюсь, – усмехнулась я.

– И то славно. – Вениамин помялся и сказал: – Твои родители… – и замолчал.

Я опустила голову.

– Вечная им память! – закончил он и залпом выпил водку.

Я понюхала, отпила из стакана два глотка – и заплакала.

Веня торопливо погладил меня по голове и пробормотал глухим голосом:

– Ну, не надо. Не надо… Все, давай на этом закончим…

Я вытерла слезы тыльной стороной ладони:

– Все. Не буду больше.

Вениамин резким движением поднялся с табуретки и пошел в комнату. Этого я и боялась больше всего. В комнате я не убиралась уже несколько дней подряд; даже кровать застелила кое-как, и кусок простыни виднелся из-под покрывала. Возле компа на столе стояли три чашки. Мне было лень их мыть, я брала чистую чашку и наливала туда кофе из джезвы. В одной чашке сморщился на донышке засохший пакетик чая. На стуле валялась одежда, сброшенная мною кое-как, второпях…

Быстрым взглядом Вениамин оглядел мое хозяйство и протяжно присвистнул:

– Значит, так… Теперь я буду тебя контролировать чаще! Одним визитом в месяц больше ты от меня не отделаешься. Пока не приучу к порядку, буду приезжать в любое время дня и ночи и драть тебя, как новобранца. Это тебе понятно? И никаких отговорок! Никаких поблажек, жен-щина, – произнес он с расстановкой. – Бардак развела. Кто тебя, такую, замуж возьмет?

– А я пока и не собираюсь, – огрызнулась я. – Мне спешить некуда!

– Пока некуда. А когда начнешь спешить – уже всех женихов разберут.

– Вы сами Ларису встретили, когда ей было тридцать лет. И она не замужем была.

– Лариса – особый случай. У нее жених погиб, когда ей было девятнадцать. И с тех пор Ларочка как окаменела. Не хотела ничего и никого слышать. Прошло десять лет после гибели Вадима, и мы встретились. Так что Лара для тебя не пример. Тебе своей башкой думать надо. А чем ты занимаешься вообще? – вдруг спросил он.

– В институте учусь! – Я внезапно обозлилась. – По помойкам не шляюсь!

На экране компа плавала заставка – скачущие лошади. Вениамин подошел и нажал на «enter». Возник интерфейс компьютерной игры.

– Так вот чем ты занимаешься! – с расстановкой произнес Вениамин Александрович. – Дурака валяешь, попросту говоря…

– Ну, дядя Веня, – заканючила я. – Ну, прости. Так получилось…

Мне совершенно не хотелось ссориться или ругаться с ним. Я знала, каким строгим и непреклонным может быть Веня. Один раз я с ним уже поссорилась, и он целый месяц со мной не разговаривал. Я звонила ему и натыкалась на ледяное молчание. Ужас, как это было неприятно! Из-за этого молчания у меня по спине бежали мурашки и в горле застревал комок. Наконец я не выдержала и первая попросила прощения, и меня простили, но с просьбой «больше не чудить». Я согласилась, но все равно обиделась и не могла даже сказать: почему? Наверное, потому, что это молчание ранило меня сильнее, чем «высокие слова». В этом молчании был привкус отторжения, и я поняла: если я сию минуту не попрошу прощения, от меня отрекутся – раз и навсегда. Но свою жизнь без Вени я не представляла: он был всегда со мной – строгий и ненавязчивый. Плечо, которое всегда рядом, и поэтому я согласилась пойти на маленькую уступку.