Екатерина Гринева - Искуситель, или Весь мир к моим ногам

Двадцатое! Я наклонила голову, чтобы никто не мог видеть мое лицо. Этот день я помнила всегда! Ведь двадцатого июня решалась судьба моего сына!

Я вспомнила, как много лет назад в этот день я вышла из женской консультации, пошатываясь и скрючившись в три погибели. Только что я узнала, что буду мамой. Это в моем положении означало, как мне казалось, конец света. Я снимала в то время койку у бабули с дивным именем-отчеством – Серафима Мефодьевна, – работала продавщицей в магазине обуви и хотела на следующий год снова штурмовать Щуку. Стать матерью означало не только распроститься с мечтой всей моей жизни, но и просто оказаться на улице без всяких перспектив и без копейки денег. Вряд ли Серафима Мефодьевна будет заниматься благотворительностью. У нее была дочь с мужем-пьяницей и двумя детьми, которая исправно выкачивала не только пенсию у Серафимы, но и мои койко-деньги.

Был июнь, и все вокруг буйно зеленело, цвело. Откуда-то тонко и нежно тянуло ароматом жасмина, я шла сквером и плакала. Потом опустилась на скамейку – мне было все равно.

Спустя какое-то время я поняла, что сижу не одна. Рядом сел мужичок лет пятидесяти в потертой куртке, кепке и серых, видавших виды брюках.

– Что плачешь, милая? – ласково спросил он.

Непонятно почему, наверное, потому, что черные мысли душили меня и мне надо было с кем-то поделиться, я рассказала ему все и прибавила в конце, что хочу избавиться от ребенка. Его я не потяну одна. Никак. Возвращаться к себе домой я не могу, да и нет у меня дома. Никто меня там не ждет. Работы же в Москве хорошей – нет, денег – нет, комнату я снимаю…

– Ты не о том думаешь! – перебил он меня.

– Как не о том? – опешила я.

– Не о том! Ты о ребеночке думай.

Я посмотрела на него внимательно. Ярко-голубые глаза глядели на меня с сочувствием. Словно свет лился из самой глубины глаз, и я невольно прищурилась.

– Если Бог дал тебе ребенка, он даст и силы на него… знай твердо.

– Вы… священник?

– Нет, милая, – вздохнул мой собеседник, – к сожалению, нет. Но брат мой священник, и я только что от него. На Валааме был. Жена у меня два года назад умерла. Дети выросли. Сын на флоте служит, дочь в Питере живет, cемья у нее – внук есть. Когда человечек в мир приходит – все ему радуются. А ты думаешь: как избавиться…

– Но у меня ничего нет! Я здесь – никто! – выкрикнула я. Хорошо ему рассуждать, подумала я с неожиданной злостью – у него квартира есть, крыша над головой…

– Дело твое, конечно, и решать тебе, – мужичонка рассуждал как бы сам с собой. – Но только знай: всю жизнь проживешь c грехом несмываемым. Оно тебе надо? – спросил он ласково. – Подумай, милая. Девочка ты хорошая. Оставишь ребенка, и все у тебя как по маслу пойдет…

Я опустила голову еще ниже и зарыдала. А когда повернулась через несколько минут – скамейка была уже пуста. Мужичонка исчез, словно его и не было. После я подумала, что это был знак, посланный мне свыше, чтобы я ребенка оставила.

Спасибо мужичку этому – ангелу, объявившемуся в моей жизни в самый переломный момент. Как бы то ни было, ребенка я оставила. А потом – потеряла. И вспоминать об этом ох как мне не хотелось.

– Что с вами? – Мои девочки смотрели на меня с тревогой. – Ольга Александровна! С вами все в порядке?

– Да, конечно, – c трудом улыбнулась я. – И где чай наш?

Через несколько дней мы все ушли в отпуск. Я простилась с девчонками и заглянула к Диденко. Я хотела прощупать его насчет того материала. Но мой шеф отказался даже разговаривать на эту тему. Все ясно, cо злостью подумала я, Захаров его купил с потрохами.

Расстались мы недовольные друг другом. Я не собиралась сдаваться просто так и хотела провести собственное расследование, как и обещала зрителям.

Мне нужно было поехать в интернат и попробовать поговорить с его директором – Колесовой Мариной Евгеньевной. Для большей конспирации я положила в пакет парик, чтобы никто не признал меня.

Я выехала рано. Завела будильник на шесть, а проснулась даже раньше звонка, словно внутри меня раздался свой сигнал.

Я позавтракала, стараясь не разбудить мужа. Он обычно спал чутко и просыпался от шебуршения на кухне. Но сегодня – пронесло.

Я проверила сумку, потом открыла сейф и взяла оттуда триста долларов, подумав, добавила к ним еще двести. С такими деньгами можно было попробовать разговорить нужного мне человека.

Детский интернат для сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, находился в Тульской области, почти на границе с Московской.

Когда я выехала за пределы МКАД, дорога стала посвободнее и можно было прибавить скорость. Слушая музыку, я повертела головой: машин было мало, и стрелка спидометра качнулась за сто.

Лихая езда всегда прибавляла настроения. Небо было пасмурным, но горизонт светлел широкой полосой.

Дождя не обещали, и это было хорошо.

До интерната я добралась за два часа.

Подъехав к высокому светло-серому забору, я остановилась и направилась к будке охранника.

Худой мужчина с повисшими усами придирчиво осмотрел мое удостоверение журналистки и спросил:

– С начальством договаривались?

– Да, – соврала я.

Он хотел спросить что-то еще, но передумал и махнул рукой:

– Проходите.

Я припарковала машину у ворот, предварительно поставив ее на сигнализацию, и ступила на территорию.

Когда-то, видимо, здесь была дворянская усадьба – большой двухэтажный дом с колоннами стоял чуть в глубине. К нему шла асфальтированная дорога, перед ним – зеленая лужайка. Рядом было современное здание, cудя по всему, именно там располагался бассейн.

Я вошла в дом. Там пахло хлоркой. Как в больнице.

– Простите, как пройти к директору? – спросила я у проходившей мимо полной женщины в темно-синем халате.

– На второй этаж и направо, – буркнула она.

– А где лестница?

– В конце коридора.

Поднявшись на второй этаж по лестнице, я обратилась к двум девчонкам в джинсах и темных футболках, проходивших мимо меня.

– Не подскажете, где кабинет директора?

– Марины Евгеньевны? – Та, что была повыше, тряхнула светлыми волосами и показала рукой: – Видите растение в кадке? За ним – кабинет Марины Евгеньевны.

– Спасибо.

Директриса была грузная полная женщина с многочисленными золотыми перстнями на пальцах. С такими в советское время ходила добрая половина торговок.

Марина Евгеньевна подняла на меня глаза, когда я вошла в кабинет.

– Вы к кому, гражданка?

– К вам.

– Из областной комиссии?

– Нет.

Директриса перебирала бумаги.

– Слушаю вас. Вы кто? И по какому вопросу я вам нужна?

– Я – журналистка. Ирина Северцева. Журнал «Мы и будущее».

– А что вам конкретно надо? – настойчиво допытывалась Марина Евгеньевна.