Елена Михалкова - Золушка и Дракон

Сергей молчал.

– Бутерброд будешь? – спросил Илюшин.

Ответа снова не последовало.

Удивленный Макар обернулся и увидел, что Сергей спит, привалившись к стене. Илюшин раскопал в недрах кровати подушку, раздел Бабкина с ловкостью профессиональной сиделки и накрыл пледом. Потом с аппетитом умял два бутерброда со сгущенкой, устроил себе постель на диване и спустя десять минут уже спал, посвистывая как суслик.

Сегодня в пансионате праздник. Мы все идем (кроме Олега, конечно) и, казалось бы, должны предвкушать веселый день с шутливыми состязаниями и дурацкими конкурсами, но обстановка за столом такая, словно нас ждет участие в «Последнем герое». Вот-вот закадровый голос произнесет с драматическими интонациями: «Кто же останется победителем?» – и одни из нас опустят глаза, внутренне готовясь к сражению за право быть выжившим, а другие ненавидяще уставятся на соперников.

Моя-то неразговорчивость легко объяснима: сыщика Сергея нашли вчера утром в лесу неподалеку от нашего дома – говорят, он был в стельку пьян, с кем-то подрался… Правда, Леонид Сергеевич опроверг эти слухи, заявив, что человеку просто-напросто стало плохо, и он потерял сознание в лесу. Но мне кажется, доктор что-то не договаривает. Он двадцать раз заверил меня, что опасности для жизни нет и Сергей скоро вернется в пансионат, но я все равно чувствую себя как человек, потерявший единственного друга.

Олег сегодня тоже молчит и зыркает на всех исподлобья. Клара Ивановна то и дело поджимает губы, и видно, что сиделка чем-то сильно озабочена. Я поставила перед ней стакан свежевыжатого морковного сока вместо яблочного, который она предпочитает по утрам – Клара Ивановна выпила и ничего не заметила.

Но больше всего меня поразили Григорий с Лидией. Последняя вышла вчера к завтраку с заплаканным лицом. Клара с утра объявила «английский» день, и все мы прислуживали ей в костюмах, так что Лида выглядела горничной, совращенной богатым бездельником. Расстройство ее было так велико, что она даже не смогла выговорить стихи по случаю праздника. От каждого звука наша поэтесса вздрагивала, а когда в дверь постучал забежавший на минуточку доктор, Лидия вскрикнула.

Услышав это, Клара Ивановна вышла из задумчивости и возмутилась в своей обычной манере, пригрозив, что доберется до причины ее невроза. Лидия затряслась как лист и, кажется, пришла в полное смятение, но тут Григорий внезапно встал на ее защиту. Григорий, которого хлебом не корми, дай поиздеваться над сестрой! Григорий, лучше остальных умеющий угодить Кларе и считающийся ее любимчиком! Он вдруг вскочил и заявил, что никто не посмеет при нем издеваться над слабыми, что подло пользоваться уязвимым положением женщины и что все совершают ошибки, но многих на это вынуждают!

Выступление его было немножко невразумительным, зато эмоций хватало в избытке. Гриша напоминал лохматого черного скотч-терьера, а Клара Ивановна – крысу, и он нападал на нее, свирепо оскаливая зубы и рыча. Мы все онемели от его напора. Больше всех изумилась Лидия, но и Клара опешила и поспешила отозвать свои войска. Гриша вышел победителем.

Сегодня он снова рядом с сестрой: ухаживает за Лидой, воинственно оглядывает всех нас. Что их объединило? Не завелся же и в самом деле у нее любовник, бросивший Лиду на пятом месяце беременности?

Последние два дня все не в своей тарелке, и у меня недобрые предчувствия. Мне представляется человек, вокруг которого неумолимо собирается смерч, а он видит предвестники его появления, но не знает, как их трактовать. Зеркало трясется в раме, внезапно лопается веревка с бельем, падает японская ваза, десять лет простоявшая на комоде… А человек собирает осколки вместо того, чтобы бежать прочь, прочь, как можно дальше, пока от него самого и всей его жизни не остались мелкие кусочки, затянутые в безумный вихрь.

Мне нужно скорее сбежать из этого дома, сбежать хотя бы на день! Олег поглядывает так, что меня охватывает дрожь, потому что я не могу понять, что он задумал. Я боюсь оставаться с ним один на один. Но, к счастью, сегодня – такой исключительный день, когда я могу не возвращаться до вечера. Пускай он остается один и пишет свои устрашающие картины с черной водой и белыми глазами, глядящими из нее! Если мой муж что-то и задумал, это случится не сегодня.

Когда Сергей открыл глаза, в комнате плавал туман. Все вокруг заволокло, и он не мог разглядеть ни дивана, ни двери. Стоило ему оторвать голову от подушки, как в затылке изнутри глуховато постучали молотком: тук-тук, тук-тук, и Бабкин охнул.

В ответ на этот звук из тумана послышался жизнерадостный голос:

– О, проснулся! Где тут у вас раздают завтраки? Предлагаю поторопиться, пока все не разобрали.

Мимо Сергея прошлепали босые ноги, что-то упало, и возле крана раздалось бульканье.

Бабкин закрыл глаза и снова открыл. Туман никуда не исчез.

Он нащупал на стуле джинсы, ощущая, что рука подрагивает. Ему остро захотелось курить, так сильно, что даже пересохло во рту. Одну сигарету… Одну… И ему сразу станет легче!

– Макар, – хрипло позвал он в туман. – Макар, у тебя закурить есть?

Бульканье прекратилось. Две секунды в комнате висела тишина, а затем голос Илюшина прозвучал совсем рядом:

– Что случилось?

– Да покурить захотелось…

– Серега, что случилось? – настойчиво повторил Макар.

Бабкин сделал над собой усилие и произнес, стараясь держаться спокойно:

– Похоже, я ослеп.

Они выехали с территории пансионата под бравурную музыку, доносившуюся от главного корпуса.

– Праздновать начали с утра пораньше, – заметил Сергей. – День «Рассвета», елы-палы!

– Это называется не ослеп, а «посттравматическая слепота», – сказал Илюшин. – Не паникуй. Через сорок минут будем в больнице.

Он резко вывернул руль, машину занесло, и Бабкин почувствовал, как они кренятся вправо.

«Если доедем», – хотел сказать он, и вдруг в тумане что-то мелькнуло. Знак. «Дом отдыха „Рассвет“. Он мигнул и отчетливо увидел уносящиеся назад ели, машущие лапами.

– Ельник проехали? – осторожно спросил он.

Макар глянул в зеркало и кивнул. Потом, спохватившись, сказал вслух:

– Да, ельник.

– А сейчас поле? – уточнил Бабкин через пару минут.

Илюшин коротко взглянул на него и снова кивнул, но на этот раз промолчал.

Долгий облегченный выдох – и Сергей выругался вполголоса. Но это была не злая, а успокоительная ругань: так бранятся, оступившись с моста – и удержавшись на самом краю.

– Все видишь? – спросил Макар, сосредоточенно следя за дорогой.

– Нет. Но все, что вблизи – вижу.

Бабкин едва не рассмеялся от радости.

– Больше всего слепоты боюсь, – признался он. – Слушай, зрение вроде почти вернулось. Может, вернемся?