Наталия Орбенина - Ледяная дева

«И только диву даешься, уважаемые господа читатели, как много в нашей жизни происходит такого, чего наш скудный разум не в состоянии понять. Вот именно для таких случаев и нужны эти самые колдуны, ведьмы, маги, прорицатели, знатоки столоверчения и заклинатели духов умерших. Заметьте, не учителя, не профессора и знатоки наук зовутся в толкователи, а именно эта мракобесная публика. Они как мухи на мед слетаются туда, где, на первый взгляд, рациональное знание отступает. Однако же нам, поборникам просвещения, должен быть утешителен тот факт, что даже при самых явных признаках потустороннего присутствия всегда имеется некий незначительный шанс торжества здравомыслия и простого объяснения. Именно таким образом всегда и поступает небезызвестный следователь сыскной полиции Сердюков Константин Митрофанович. Нам уже доводилось рассказывать нашим читателям о таинственных и запутанных делах, которые успешно были разрешены господином Сердюковым. Между прочим, во многих из них чертовщиной и колдовством отдавало за версту, но после того, как за дело брался наш герой…»

Сердюков отбросил газету и поморщился. Какая глупость! И как, однако, неделикатно! Выставили его черт знает в каком виде, эдаким борцом с темными силами! Тьфу! Вот и пожинай теперь плоды подобной славы. Следователь подавил раздражение и снова со вздохом обратился к посетительнице:

— Стало быть, после прочтения этой газетной заметки вы и решили обратиться ко мне?

— А к кому же еще, сударь? — изумилась посетительница, полная, румяная женщина средних лет. — Рассудите сами, кто же меня слушать-то станет, решат — не в уме баба, да и кому такое перескажешь?

Женщина понурилась и поправила съехавший на лоб платок. Повисло молчание. Сердюкову страсть как не хотелось снова сделаться специалистом по распутыванию потусторонних чудес, коим он уже успел прослыть среди своих коллег и начальства. Эту славу он считал сомнительной, но, увы, несколько громких и странных дел, которые он вел, накрепко связали его имя с самыми загадочными и плохо объяснимыми событиями и явлениями.

Сердюков снова вздохнул, и на этот раз громче обычного. Женщина вздрогнула.

— Что ж, мне уйти, батюшка?

— Да нет, уж, коли пришли, давайте разбираться, что там приключилось с вашей барышней и что это за Синяя Борода такая.

— Да, так и сказала, что, мол, точно Синяя Борода! И упала. Так и лежит, бедная моя!

— А вы знаете, что такое «Синяя Борода»? — подивился следователь, который в далеком детстве почитывал жутковатые сказки французского сочинителя господина Шарля Перро. Простоватый вид его собеседницы не предполагал в ней начитанности.

— Знаю, сударь, как не знать, коли я моей барышне, деточке, Сонечке, книжечки все читала. Я ведь грамотная. А после, как подросла, она мне читала вслух по вечерам, так и развлекали друг друга, особливо когда она сироткой осталась. Я ж ей и нянька, и кухарка, и горничная, и верный друг. Мы с Филиппом Филипповичем…

— Простите?

— Муж мой, Филипп Филиппыч, он в нашем доме за дворника, сторожа, швейцара и так, помощь на все руки. — Собеседница чуть улыбнулась при упоминании имени мужа, да спохватилась. — Втроем живем: барышня моя — Софья Алексеевна Алтухова, я при ней и мой муж. Я в этом доме всю жизнь, в барских покоях с детства росла. Замуж вышла, да за мужем подалась в Петербург. Он на фабрику устроился, да только не повезло ему — калекой сделался, без ноги остался. Я к барыне покойной в ноги кинулась, она меня опять к себе приняла, к девочке своей приставила. Вот я с той поры и при ней, служу ей верой и правдой, да и не служу даже, а как за родным дитя переживаю, своих ведь Господь не дал. А барышня наша прелесть какая! И статная, и милая, и образованная! А голос какой, заслушаешься! Она в училище для девочек служила, начальство ее очень было довольно. Одно было плохо, нет жениха достойного, и все тут! Словно у господ глаз нету! Словно не видят, какое сокровище пропадает! Она, моя птичка, так и сидела в девушках. Я все убивалась, все Бога молила послать ей жениха достойного, чтобы мне, ежели помру, так не стыдно было перед ее маменькой на том свете предстать. Так, поди же ты, все нет и нет!

Я ей, Сонечке-то, говорю, дитя, век бабий недолог, пропадет краса и молодость. А она мне, что на роду написано, тому и быть! Не буду я сваху просить мужа мне искать! Гордая! Да, к слову сказать, в нашем городишке и искать-то было негде. И некого. Все женихи наперечет. Есть, правда, некоторые, да очень уж никудышные. Так уж больно я надеялась, что она всякий раз, когда в Петербург к Толкушиным едет, так уж точно приглянется какому-нибудь порядочному человеку. Вон ведь, сколько народу по улицам ходит!

Женщина махнула рукой в сторону мутного окна кабинета следователя.

Да уж, и впрямь, много ходит. А сколько из них подлецов, низких и гадких личностей, мошенников, воров и убийц! Следователю это обстоятельство было известно лучше, чем кому-либо.

— Значит, ваша барышня Софья Алексеевна все эти годы проживала в городе Энске, в собственном доме, доставшемся после смерти родителей, служила в женском училище и дожила до опасного возраста, когда можно остаться в старых девах, и тут, по вашему рассказу, ей подвернулась чудесная партия.

— Да, сударь, именно так! Я и поверить не могла, что Бог услышал мои молитвы и послал нашей Соне такого завидного жениха. Как я надеялась, через Ангелину Петровну, благодетельницу Сонечкину, все и получилось. Она, моя радость, такая счастливая была, что мы с Филиппом Филиппычем сами плакали от счастья, глядя, как она вся светится. Я все поверить не могла. Жених-то наш и богат, имение наследовал в окрестностях Энска, и образованный такой; они все говорили, говорили друг другу что-то, смеются, перебивают, воркуют… И манеры такие приятные: обходительный, заботливый, и подарки носил чуть ли не каждый день. Весь город моей барышне завидовал. Мол, и чего это именно ей выпало такое немыслимое счастье, ведь и помоложе девицы сидят, и покраше, и с богатым приданым, не то что моя девочка. А потом, смотрю, как будто свет потух, поникла Соня, с лица спала. Ходит сама не своя, ночью слышу, не спит, ворочается. Мается. Я с расспросами, а она мне: «Не мучай меня, Матрена Филимоновна, не знаю, что тебе и сказать, да только кажется мне, что сказке моей о принце пришел конец». Вдруг уехала, не было ее, потом является, белая вся, трясется, глаза круглые как блюдца. «Вот, Матреша, говорила я тебе, что сказке моей про принца пришел конец? Говорила? Так вот, не принц это оказался. Не принц, а самая настоящая Синяя Борода! Не алтарь меня ждет, не брачное ложе, а жуткая смерть, погост!»