Наташа Апрелева - А Роза упала… Дом, в котором живет месть

— Блин! — расстроилась Кукла. — Блин, черт, хрен!

Извлекать себя из кресла и топать босиком за туфлей не хотелось. Она и не стала.

Кот расхохотался, примирительно погладил ее по маленькой смуглой руке:

— Милая, ты совершенно напрасно на меня сердишься и бомбардируешь мирное мышиное население своей обувью, — сказал он, доставая из рубашечьего накладного кармана мобильный телефон, — я утро и день провел с большой пользой, и все тебе сейчас расскажу… Если получу чаю.

— И полвечера, — проворчала Кукла, — утро, день и полвечера ты провел. Я уже замаялась тут одна! Хозяйки весь день визжат и ругаются, стучат предметами, топают ногами и хлопают дверьми. Кричат грустными голосами, кричат базарными голосами, я уже пытаюсь их пересчитывать в саду и пугаюсь, когда долго не вижу ту или иную даму — уж не расчленили ли ее и не съели сестры-людоедки…

— Прости, прости меня, — горячо произнес Кот, — но, когда ты сейчас посмотришь вот на ЭТО, ты поймешь, что я — большой молодец и вообще…

Кот понажимал кнопок на мобильнике, и передал его в нетерпеливо уже протянутые Куклой руки.

— Ага, это фотки, листать ты знаешь, как, да? — уточнил он, разливая чай по кружкам. На Куклиной кружке сплетались в веночки садовые цветы, на его — великолепным аллюром скакали вороные кони.

— Я хочу отдохнуть, — четко произнесла Розалия Антоновна и развила мысль: — Донеси до этих убоищ, что видеть никого не желаю, а этого юного дрочилу — Маргошиного хахаля — в первую очередь.

Этот урод, до макушки набитый говном, чтобы даже мимо моей комнаты не проходил, ясно?

— Вам так не нравится жених Марго? — поразилась Юля. Она точно знала, что никто из Семьи, включая собственно Розалию Антоновну, с ним не был знаком.

— А мне мудаки вообще не нравятся, — проинформировала Розалия Антоновна, закрывая глаза, — только мудаки ездят общественным транспортом, дверь давай закрой и ступай уже.

— Хорошо, Розалия Антоновна. — Юля, в общем-то, не возражала. Только при чем здесь общественный транспорт.

Мой драгоценный читатель, прекрасно владеющий русским языком, ты тоже наверняка не понял про общественный транспорт, автор обязуется вскоре про это поведать, в каком-нибудь излюбленном отступлении ни о чем, снабдив для ясности меткой: Марго и Общественный Транспорт.

Она аккуратно собирала упаковку от пластыря «дюрогезик» [17] Пластырь с обезболивающим эффектом, в состав которого входит фентанил — наркотический анальгетик. , закрепленного на старухином плече, такие упаковки положено сдавать. В окно заглядывало утреннее лето, пятнадцать минут назад звонила дочь с рассказом о Наташином уме и нехватке места в чемодане (собирается в летний лагерь), репетитор Камиллы по математике три раза посмотрел на нее заинтересованным мужским взглядом, он так великолепен в своих запонках, казалось бы, никчемных.

— И Марго пусть молча будет, — завершила свой материнский наказ Розалия Антоновна, — ебись она в рот!

Именины и помолвка Марго были намечены на завтра, поэтому сегодня весь Дом стоял на ушах. Марго раздавала руководящие указания по мобильному телефону, а Лилька и Розка драили, проветривали, перестилали и полировали все, до чего дотягивалась рука, причем ночь длинных ножей — приготовление салатов и прочей пищи — была еще впереди.

Юля зашла на кухню, где Лилька, подвязав светлые волосы красным платочком на манер комсомольцев-добровольцев, свирепо закусив нижнюю губу, начищала серебряное огромное блюдо, размером примерно со стол для тенниса.

— Лиль, — тактично поинтересовалась Юля, — а это крыло от боинга тебе зачем?

— Хоть худ дом, да крыша крепка, — внятно объяснила Лилька и предложила деловито: — Не поможешь мне немного?

Юля с любопытством взяла молочник, мягкую тряпочку, зачерпнула белого речного песка: Марго специальным рейсом привезла безруким и безголовым сестрам, чтобы не вздумали травмировать наследственное серебро недружественной химией.

— В пяти колодниках сидят пять молодчиков, — Лилька по-брежневски приветственно помахала рукой в оранжевой резиновой перчатке, — спасибо, Юль. Ты — человек…

Юля, воспользовавшись ситуацией, решила навести справки про репетитора-запонку. Ну, в конце концов, может быть, это и есть ее нелегкое счастье.

— О да, — протянула Лилька, — о да, преподаватель это наш университетский, с кафедры высшей математики. Поляк…

В ее голосе послышались явные нотки благоговения.

— Что значит — поляк?

— Поляк — это типа из Польши, — объяснила умная Лилька, — вот ты русская, а он — поляк. Чуть не граф. Бабушка его графиней, что ли, была… Или не бабушка. Десятая вода на киселе. Сёмая водина на квасине… — Лилька перешла на специальный голос для декламации поговорок, Юля заскучала и принялась яростно натирать молочник.

Через пару минут и десяток русских пословиц (девятнадцатого века), Лилька немного пришла в себя:

— Лукаш Казимирович его зовут, — небрежно сообщила она, явно довольная близким знакомством с польским чуть не графом, носителем сладкозвучного богатого имени.

Юля поперхнулась.

— И… и как его называют сокращенно? Лука?

— Лука! Лука! Глупая какая! — переполошилась Лилька, будто бы Юля предположила, что Лукаша Казимировича сокращенно называют Усама бен Ладен или Руслан Имранович Хасбулатов — его так и надо звать Лу-каш Ка-зи-ми-ро-вич!

— Да ладно, — Юля пожала плечами, — Лу-каш так Лу-каш…

Она отставила блестящий молочник в сторону и потянулась за следующим предметом сервировки, непонятным — смесью ножниц с вилкой и немножко ложкой. Утреннее солнце не сумело блеснуть на покрытой пока еще патиной увесистой штуковине, и отыгралось на сапфировом стекле Юлиных часов, разбросав десятки солнечных зайчиков. Лилька потерла нос и чихнула.

— Будьте здоровы, — пожелали ей от двери.

Уверенной походкой человека, которому обычно позволяется многое, в кухню входил Лу-каш-Ка-зи-ми-ро-вич.

— Дамы, — мягко выговорил он, — Лилия, Юлия… Утро…

Звук «л» он произносил немножечко как «в», и новые имена «Вивия» и «Ювия» прозвучали бесконечно эротично.

На нем был стильно мятый льняной костюм цвета и фактуры мешковины, в руках математические таблицы Брадиса — профессиональной приметой. Небрежно поддернув штанины, он сел на никелированный стул, отодвинул в сторону Брадиса и светски осведомился:

— Не позволите закурить?

Лилька кивнула, ко всеобщему курению вокруг себя она успела привыкнуть, и взялась за полировку разрозненных, но снабженных витиеватыми монограммами вилок-ложек и ножей, вздыхая на собственное краснокосыночное отражение в каждом.

Юля сильно оживилась, мало что могло обрадовать ее более предложения покурить, пусть даже опосредованного.