Марина Крамер - Убей свою любовь

Я не осмелилась возражать прямо сию секунду, решив перенести обсуждение на тот момент, когда папа будет адекватен и спокоен, а потому медленно кивнула. Семен опасливо выбрался из-под стола и боком пошел к двери. Папа же встал и, открыв окно, высунулся и крикнул охране:

– Эй, пацаны! Колеса у «Фолькса» порежьте – пусть пешком чешет, – Семен в это время как раз вышел из дома и, разумеется, услышал, о чем речь, а потому, вобрав в плечи голову и ссутулив плечи, понуро побрел к воротам, даже не попытавшись как-то отстоять право на собственную машину. Но и этого отцу показалось недостаточно для выражения полного презрения и отказа от дома: – И собаку спустите, пусть скорости добавит!

– Папа, ну, не надо! – взмолилась я, представляя, как полудикий Князь рвет моего брата, но отец только шикнул:

– Умолкни, Сашка! – и засвистел при помощи пальцев, оттеснив меня от окна.

Раздался лай и рев, потом вскрик Семена и лязганье калитки – кажется, Семка успел выскочить и захлопнуть ее за собой.

Папа развернулся и коротко бросил:

– Одна ты у меня осталась, Сашка.

– Откуда... ты узнал? – с опаской спросила я, и он вздохнул:

– На столе посмотри.

Я подошла к столу – там, смятые и словно изжеванные, лежали несколько снимков, явственно демонстрировавших любовные игры моего братца и его новой пассии Сереженьки. Ну, тут даже слепому видно и тупому ясно, что отпираться и ссылаться на фотомонтаж нелепо... Но кто? Кто мог сделать такие снимки и прислать их папе?

– И где взял? – скривив брезгливую гримасу, спросила я.

– Сорока принесла.

– А как сороку звали? – продолжала упорствовать я, горя желанием докопаться до сути.

– Никто ее не звал, сама прилетела, – и вот тут стало понятно, что бесполезно спрашивать. Он ничего больше мне не скажет.

– Саня, мне хреново...

Голос брата в трубке звучал приглушенно и растерянно, я физически чувствовала, как ему плохо. Разговаривать приходилось в гараже – едва заметив на дисплее мобильного номер Семена, я рванула туда, еле успев прихватить куртку. Папа выразился вполне конкретно, и я не очень хотела проверять, что будет, если он застанет меня за разговорами с братом.

– Ты хотя бы приблизительно можешь представить, кто мог сделать это?

– Н-нет... хотя... угрожали мне, что обнародуют...

– Кто?! – сразу же вцепилась я, но Семен заблеял:

– Не знаю, Сашуль... по почте конверт прислали, там даже не от руки написано, а так... знаешь, как в детстве из газетки буквы вырезали? Ну, вот... Я сразу и не понял, что всерьез... а сегодня отец звонит и говорит – приезжай, разговор есть...

Да, зацепиться не за что. Нужно искать, кому выгодно. А кому может быть выгодно стравить отца и Семена, заведомо зная, что папа не простит подобного и, скорее всего, просто вышвырнет Семку и из дома, и из своей жизни. Но зачем? Мне в голову приходила только одна мысль – завещание. Я знала, что папа переписал его, разделив свое имущество после смерти Славы между мной и братом. Но кто, кроме нотариуса, много лет сидевшего у папы «на зарплате», мог это знать? Допускаю, что Бесо и дядя Моня. Но через них это не могло уйти никуда, это даже не обсуждается. Тогда – как? Кто?

– Я приеду к тебе завтра, – решительно заявила я.

– Приезжай, – вдруг решительно заявил Семен. – Я тебе скажу, кто мог это сделать. Я думаю, что прав. Но по телефону не буду.

– Хорошо. Завтра я у тебя.

Конечно, более неподходящего для визита к брату дня подобрать я не смогла. Ночью должен был вернуться Сашка, по которому я уже отчаянно соскучилась, а тут братец со своими проблемами – впрочем, как всегда. Но я обещала, и потому нужно было ехать.

С трудом дождавшись, пока отец отбудет в банк, я быстренько оделась и позвонила Никите, попросив не брать больше никого из охраны. Никита только хмыкнул понимающе. Все-таки приятно, когда тебя поддерживают и с полуслова угадывают желания.

Снег шел три дня, и дорога в город напоминала тоннель в горе – кругом сугробы, и только сама трасса более-менее укатана. Никита уверенно вел машину на приличной скорости и успевал еще по телефону разговаривать. Если бы отец узнал... Он категорически запрещал подобные вещи и не потерпел бы нарушения приказа. Но у нас с Никитой были свои отношения и свои правила.

– Акела сегодня возвращается?

– А? – Я настолько увлеклась своими мыслями, что не заметила, как Никита убрал телефон, и не сразу поняла, о чем он спрашивает.

– Акела возвращается сегодня? – переспросил телохранитель, прекрасно осведомленный о моей привычке уходить в себя и не сразу возвращаться.

– Да, ночью. А что?

– Ну, просто Савкин приятель еще не успел... ну, вы помните? Так вот, он еще не со всеми сотрудниками, имеющими доступ к ячейкам, поговорил. А в идеале надо бы вообще всех опросить.

– А всех-то к чему? Достаточно сотрудников на ресепшен – на предмет «входила-выходила в ближайшее время» и тех, кто работает в хранилище, а их совсем немного, насколько я в курсе.

– Ну, с девочками на ресепшен уже поговорили – да, была, и по примерным датам очень даже подходит, но вот входила ли в хранилище... Вы ведь понимаете, что в банк можно по разным надобностям прийти.

– Ага – коммунальные платежи внести! – фыркнула я и достала из кармана «барбариску», к которым в последнее время сильно пристрастилась. – У таких, как Василина, для этой цели имеются специально оплаченные люди. Рассчитывается она кругом и везде банковской картой, так что надобность в банкомате отпадает. Ну, и куда еще, как не в хранилище, ей было идти?

– Резонно. И крыть нечем. Но лучше, когда есть, так сказать, вещественные доказательства – пленочка диктофонная с разговором, например, – пояснил Никита.

– И куда ты ее планируешь потом понести? Моему супругу Александру Михайловичу? А как объяснять станешь, откуда у тебя такое счастье?

– Ну, вы язва, – хохотнул Никита. – Нет, понесу я ее как раз Ефиму Иосифовичу – вернее, вы понесете. Так, мол, и так, дорогой папенька, вот тебе доказательства, кто у тебя из банка каменья драгоценные цены немалой потырил.

– Фу, как грубо! – засмеялась я, отправляя в рот очередную конфетку. – А папенька спросит: а с чего это ты, Сашенька, взялась компру на Ваську собирать? Романчик наш с ней – дело прошлое и забытое, а ты все в детектива играешься? А с какой, мол, целью, интересуюсь я спросить? И вот тут чем ты мне тогда крыть прикажешь?

– А вот тут не предусмотрено, – признал мой находчивый телохранитель, одной рукой взъерошивая и снова приглаживая рыжие волосы. – Косячок...

– Косячок, – откликнулась я. – Вот здесь-то схемка наша с тобой и провисает – в моменте, что не смогу я эти собранные доказательства папе предъявить, потому что мотива их собирать у меня нет. Ну, формально нет.