Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда» – 2

– Записывайте. В Барышева я стрелял по поручению Игоря Пескова. Он мой бывший одноклассник…

Больше Кошелев не сказал ни слова, хотя Паша, как мог, вытягивал из него подробности. Но и этого оказалось более чем достаточно.

Теперь оставалось сделать последний шаг. И главное – не допустить ошибки…

– Да чего мудрить? Брать надо. – У Крайнова руки чесались побыстрее провести операцию по захвату.

– Брать надо, – вздохнул Паша. – И возьмем. Только тут еще «экономисты» с Петровки свой интерес соблюдают.

– А Песков возьмет да и смоется!

– Да вроде не с чего ему пока… – Паша встал и в задумчивости прошелся по кабинету. – Еще не спугнули. А как спугнут, он завертится, тут мы его и повяжем.

– Смотри, Паша! Петровка своего не упустит! Обставят они нас.

Да, обидно будет все лавры отдать Петровке, но все равно, главное – не сделать ошибки.

– Не волнуйся, – улыбнулся Паша. – У меня все на контроле. Наш будет Песков.

Крайнов покачал головой – он не любил осторожничать.

Дышать было больно, но терпимо.

Сергей впервые сел в кровати… Голова закружилась, но он даже попробовал встать. И встал бы, если бы Ольга не закричала, что ему на нее наплевать. Барышев полчаса объяснял ей, что не наплевать, что чем раньше он встанет, тем лучше, но Ольга пообещала приковать его наручниками к кровати, ведь она не может круглосуточно его караулить… Сергею пришлось поклясться, что он не будет вставать, делать резких движений, думать о неприятном и вообще – думать, а также читать, дышать, смотреть и проявлять другие признаки жизни.

– Буду овощем, – поклялся он, и Ольгу, кажется, это успокоило.

– Я поеду, – поцеловала она его, – а то Леонид Сергеевич сегодня улетает. Самолет такой неудобный – ночью.

– Да, отец подвиг совершил. Столько времени с внуками провел, забросив свою драгоценную клинику. И институт еще.

– Он тебя очень любит, – улыбнулась Ольга.

– Конечно, любит. Я у него единственный любимый сын. А вот у тебя я единственный любимый муж, а ты меня не любишь. И огорчаешь.

– Не люблю, не люблю. Если ты про то, что я тебе работать не разрешаю, то не люблю.

– Как ты не понимаешь? Мне врачи разрешили понемногу заниматься делами. Они просто поняли, что это ускорит выздоровление. Это, в конце концов, медицинские рекомендации!

– Странные какие-то рекомендации… – Ольга поправила у него под спиной подушку и посмотрела так, будто решала – как бы еще ограничить его связь с внешним миром.

– Ты не можешь об этом судить! У тебя нет специального медицинского образования! Оль… – Барышев посмотрел на нее умоляюще – хотя он не умел никого ни о чем умолять. – Ну, Оль… «Стройком» получил огромный заказ, ну надо же мне хоть как-то быть в курсе дел!

– Ну, хорошо, хорошо! – сдалась она. – Успокойся! Через пару дней съезжу в «Стройком» и привезу тебе твои драгоценные документы.

– Не через пару дней, а завтра! Или… или у меня будет осложнение.

Ольга вздохнула, поцеловала его и ушла – он так и не понял, поддалась она на шантаж или нет…

Анна Степановна шла из магазина домой и думала – вот ведь как сложилось, мечтала своего внука нянчить, а придется чужого. Совсем чужого… Неизвестно еще, какая там кровь. А вдруг негр родится?

От этой ужасной мысли Анна Степановна даже сумку выронила. Что соседям сказать, если родится темнокожий ребенок? Трясущимися руками она подняла сумку и пошла дальше, успокаивая себя, что негритенок – это уж совсем крайний случай, а если даже и так, то ее благородство приобретет в глазах общественности прямо-таки немыслимые масштабы. Можно даже в телевизор попасть с такой историей – простой русский милиционер усыновил темнокожего ребенка… А его мама стала любящей бабушкой…

Возле подъезда сидели Кузьминична и Андреевна. Они с интересом посмотрели на бледную Анну Степановну, в любопытных взглядах читался немой вопрос – случилось чего?

«Не дождетесь», – подумала она и победно бухнула сумку на лавочку.

– Все, справку ей выдали. Проверили, между прочим. Все про нее узнали. Ничего дурного за ней не водится.

На лицах соседок появилось явное разочарование.

– Ну, что ж, скоро свадьбу справлять, что ли? – поддела Андреевна.

– Поторопились бы, а то тянуть станете, невеста возьмет и родит! – съехидничала Кузьминична.

– А это уж наше дело. Нам никто не указ. Когда нужно, тогда и справим!

Анна Степановна взяла сумку и гордо удалилась в подъезд.

Вот прославится она как лучшая в мире бабушка, пусть тогда языки чешут. За автографами еще придут…

Надежда сидела перед телевизором и, пришивая к Пашиной рубашке пуговицу, слушала выпуск новостей.

«Спросить, что ли, у нее про негра-то? Нет, неудобно. Уж как будет, так будет…»

– Я селедки купила, – сказала Анна Степановна. – Хорошая селедка, жирная, атлантическая.

Надя кивнула и откусила нитку.

– Хочется небось солененького-то?

– Да нет… – Надя отсутствующим взглядом уставилась в телевизор.

Да где это видано, чтобы русской бабе беременной соленого не хотелось? Нет, точно что-то не то с ребеночком… Не нашего он роду и племени, потому и беременность протекает без привычных симптомов.

– Гляди-ка! Я когда Пашу носила, от одного духа селедочного аж тряслась. – Анна Степановна села напротив Нади, пытаясь заглянуть ей в глаза. – А то давай почищу!

– Нет, спасибо.

– Ну, смотри… – Анна Степановна подумала, как бы еще так спросить, чтобы не про отца ребенка, но… все же про него. – Тебе когда паспорт-то выпишут?

– Паша хлопочет, чтобы побыстрей. Может, даже завтра. – Надя помолчала, потом добавила: – Вы не волнуйтесь, Анна Степановна. Я, как только паспорт получу, сразу же от вас съеду.

Анна Степановна прислушалась к себе. Ой, хочется, хочется-то как, чтобы Надька взяла бы да и съехала со всеми своими проблемами и темным прошлым. И черт бы с ними – и с благородством, и со славой лучшей бабушки в мире.

– Ну, вот что! – Анна Степановна встала, прошлась по комнате – перекрестилась на икону, взглянула на портрет Сталина, словно ища поддержки у отца всех времен и народов. – Повременить хотела, но уж скажу. Согласная я!

– Это вы о чем? – Надя удивленно посмотрела на Сталина, будто мать Павла о нем говорила.

– Я тебе начистоту скажу, врать не стану. Сомневалась я, сильно сомневалась… Это дело такое… Не калоши покупаешь… Калоши, они ж тоже денег стоят…

– Какие калоши, Анна Степановна?

– Да тут дело, можно сказать, всей жизни. И сын… он, опять же, у меня… один, сын-то! Да как еще достался! Одна растила. Отец его еще в восьмидесятом помер, Царство ему Небесное… – Анна Степановна всхлипнула, утерев выступившие слезы концом ситцевого платка. – Так что сомневалась я. Ночи напролет все думала, думала…