Марина Крамер - Финальный танец, или Позови меня с собой

Вот так: «запретила» – и никак иначе. И Джеф, значит, прислушался, отошел в сторону, пережидая бабью дурь. Видимо, именно этим он выгодно отличался от него, Алекса, – умением переждать, а не давить, не настаивать на своем, не декларировать. Да-а, похоже, Джеф оказался намного умнее, чем Алекс думал о нем прежде, раз сумел выбрать правильную тактику в отношении Марго. Ну что ж…

– Зря ты тогда с ним так жестко, Марго.

Она неопределенно тряхнула головой, но промолчала. Алекс хотел было продолжить эту тему, но потом вдруг подумал – а к чему? Снова ссориться, орать, ругаться? Зачем, когда все так хорошо? Они сидят в кухне совсем как в тот год, когда были женаты, он завтракает, она наблюдает за ним и пьет чай. Идиллия…

Весь день он провозился со сменой замков, пристально наблюдая за мастером, их менявшим. Потом, когда тот ушел, позвонил одному своему приятелю из охранного агентства и попросил прислать пару человек. Марго сперва воспротивилась, но Алекс категорически велел ей замолчать и делать то, что он скажет.

– Не хватило самодеятельности в жизни? Еще хочешь?

Марго опустила голову и умолкла, признавая его правоту.

– Значит, так. Охранников двое. Один с тобой, второй постоянно рядом с ребенком – постоянно, слышишь? Ночевать будут тоже здесь, по очереди. Ничего не бойся, эти парни – профи, можешь голая ходить, не отреагируют. – Алекс хмыкнул. – И, Марго, я тебя прошу – не рискуй зря ни собой, ни дочерью.

Она кивнула, почти парализованная страхом, – до нее наконец-то дошло, что это не бредни Алекса, не попытки запугать ее ради интереса, а серьезная, реальная угроза и ей самой, и маленькой Маше.

– Знаешь, что я сделал бы на твоем месте? Позвонил бы Джефу и попросил вернуться.

Это была последняя сказанная Алексом фраза – после нее он захлопнул за собой дверь. Пусть теперь сама думает, что делать с этой информацией.

Она лежала на кровати рядом со спящей Машей и перебирала листы в толстой папке. Это были разные записи, обрывки каких-то блокнотных листков, иногда просто салфетки с логотипами цюрихских кафе, тетрадные странички, сложенные вчетверо. Все это богатство было испещрено неровным бисером почерка Мэри. Папку Марго нашла здесь, в квартире, в бельевом ящике дивана, когда убиралась перед тем, как въехать сюда. Почему-то именно сегодня ей захотелось перебрать ее содержимое, словно это давало шанс поговорить с Мэри.

Марго иногда казалось, что только в этих вот листочках да еще в дневниках Мэри была настоящей, а не такой, как ее привыкли видеть окружающие. На самом деле она не была ни сильной, ни жесткой, ни стервозной – а несчастной, ранимой и порой очень трогательной в своей наивности. Марго обожала ее стихи, которых подруга почему-то очень стеснялась и никогда не читала вслух. Никогда…

А Марго очень любила слушать, любила звук ее голоса. И даже сейчас, читая про себя неровные строчки, она вполне реально слышала, как их произносит Мэри – негромко, почти шепотом:

Ей казалось, что она знает, кто это – «он», к которому обращены стихи Мэри, но потом, перевернув листок, Марго вдруг с удивлением обнаружила дату, явно не соответствовавшую знакомству Мэри и Алекса. Это было написано гораздо раньше, и выходило, что посвящалось это даже не Косте – вот еще! – а, скорее, Максиму Нестерову, самой первой любви Мэри, человеку, с которым она прожила несколько лет, который не смог поверить ей и ушел. Марго с грустью вспомнила, как пыталась помирить их много лет спустя, оказавшись в квартире этого самого Максима, где лежала после аварии и операции Мэри. Тогда ей казалось, что это самый лучший выход – Максим осознал все, понял, что не может без Мэри, готов для нее на что угодно. Но теперь Марго понимала – Мэри не смогла бы жить с ним. При всем уважении к Максиму Марго видела – он слишком приземлен и прост для ее подруги, он не видит, что Мэри совсем другая, что ее нельзя запереть в квартире и поставить к плите. Она – слишком свободная, сама выбирает, как жить. Максим никогда бы не смог этого принять…

Марго так и задремала среди разбросанных по кровати листков, уснула так спокойно и сладко, как не спала уже очень давно.

Она сидела на незаправленной постели гостиничного номера, пила коньяк и плакала. Столько усилий, столько нервов, такое ужасное, разрывающее напряжение – и никакого результата. Практически ничего… Где и когда она просчиталась? Что сделала не так? Сперва все шло так удачно, даже не приходилось особо думать, и вдруг – осечка за осечкой. Как только ей начинало казаться, что объект уже в руках, как непременно происходило нечто, полностью уничтожавшее все ее усилия.

– Я ненавижу этот город, – пробормотала она, отставляя пустую рюмку на тумбочку, и схватилась за бутылку, чтобы наполнить ее вновь. – Не понимаю, как они тут живут, зачем стремятся сюда? Ничего, я закончу свои дела и вернусь домой. И там снова буду счастлива – потому что успокоюсь. Кроме меня, никто этого не сделает. А я – смог у.

Он почему-то совершенно не подумал, что в Сибири в конце октября может стоять настоящая зима. Едва оказавшись на трапе самолета, Алекс ощутил, что одет явно не по погоде – уши прихватило так, что он невольно схватился за них, уронив сумку. К счастью, сзади никто не торопил – в салоне бизнес-класса он летел один, а потому улыбчивая стюардесса не подгоняла, терпеливо ждала, когда он адаптируется к непривычной погоде.

Внизу ждала машина, Алекс бегом спустился по трапу и нырнул в теплый салон.

– Ну и холод у вас, – бросил он огромному водителю в толстой форменной куртке, и тот улыбнулся в зеркало:

– Да это разве холодно? Так – легкий морозец. Просто в этом году снег рано лег, но еще, скорее всего, растает. У нас в такую погоду ходят без шапки, пьют пиво и едят мороженое на улице, не опасаясь ангины.

– Этот регион населен киборгами, – пробормотал Алекс, кутаясь в шарф, насколько это было возможно.

Такси до города его уже ждало, Алекс быстро переместился из одной машины в другую и, сказав водителю название гостиницы, задремал на заднем сиденье.

Относительно нормально соображать он начал только к вечеру, когда заставил себя спуститься в ресторан поужинать и выпить кофе. Странно, но при такой ужасной погоде Алекс неожиданно почувствовал себя намного лучше, чем обычно, и даже ставшая привычной слабость не беспокоила. Скорее, наоборот – он чувствовал прилив энергии и решимость выполнить все, что наметил.