Александра Романова - Зачет по убийству

— Какая разница — люблю, не люблю? Да предложи мне хип-хоп, я бы и то не колебалась. Заткнула бы уши ватой да потерпела, все лучше, чем погибать во цвете лет. А может, она все-таки не станет меня убивать? Может, это вообще звонила не она?

— Сейчас, — обрадовался Олег, — это мы легко проверим.

Он вытащил мобильник и начал быстро нажимать кнопки.

— Да? — раздалось из трубки. — Слушаю вас.

— Она, — кивнула я, — точно.

Олег молча протянул телефон мне.

— Татьяна Васильевна? Это Екатерина Голицына. Вы мне только что звонили. Я обдумала ваше предложение, и оно меня заинтересовало. Но я бы хотела встретиться с вами лично.

Пауза длилась так долго, что я побоялась, не прервет ли Татьяна снова разговор на полуслове. Но нет.

— Это замечательно! — восторженно воскликнула она. — Я давно мечтала с вами познакомиться. (Я с трудом удержалась от вопроса: насколько давно? Сколько дней назад вы вообще узнали о моем существовании? Впрочем, мне хватило ума все свои дальнейшие реплики произносить молча.) Вы очень интересный человек, нам на телевидении не хватает именно таких. (Меня не хватает на телевидении! Ха! Или даже — триста тридцать три хе!) Вы не против завтра подойти к нам на студию? Прекрасно. Пропуск будет выписан. Я уверена, мы с вами подружимся. (Ну-ну, попробуйте.) До свидания.

Я вернула Олегу сотовый.

— Смело! — похвалил он. — Но правильно. С Татьяной только так и можно. Любую уступку она считает проявлением слабости и тут же садится тебе на шею. Не боись, на студии ничего она тебе не сделает. А если убедишь ее, что ничего не знаешь, так и вовсе ничего не сделает. Зачем ей лишние проблемы?

На этой светлой ноте мы расстались. Причем то ли от сытной еды, то ли от воздействия алкоголя, но, несмотря на угрозы, спала я, как младенец. Вернее даже, не просто как младенец (если верить жалобам матерей, злобные младенцы будят их через каждые два часа), а как младенец, которому отец тайком дал на ночь понюхать хлороформа.

С утра пришлось-таки вставать и отправляться на работу (в этом смысле у младенцев передо мной, увы, солидное преимущество. Зато они писают прямо в кровать!). У любимого полуразрушенного корпуса я с удивлением обнаружила роскошный автомобиль. Обратила я на него внимание, впрочем, лишь потому, что по непонятной причине приняла за знаменитый «лексус», который, ежели верить телевидению, мужчины дарят девушкам на конфетно-поцелуйной стадии. Пока я раздумывала, как поступают бедные девушки со столь громоздким подарком, особенно если не только не имеют гаража, но даже не водят машину, из автомобиля выскочил лысый парень и галопом бросился ко мне.

— Екатерина Игоревна! — радостно завопил он. — Екатерина Игоревна! Это вы?

Я мрачно на него посмотрела. Тип был совершенно мне не знаком, что наводило на самые мрачные мысли.

— Наконец-то я вас дождался! — продолжал радоваться он. — Давно караулю!

Мрачность моя усилилась. Напрашивался вывод, что Татьяна Цапова не проявила выдержки и решила прикончить меня, не дожидаясь личной встречи. Так, судя по всему, бывает — совершив одно убийство, человек уже не может удержаться и в панике идет на второе и на третье. Третье меня волновать не должно, а вот второе, похоже, на носу, и ко мне мчится довольный жизнью киллер. А чего б ему не быть довольным? Наверняка любит свою работу и получает за нее хорошие деньги. В отличие от меня, перед которой вечно стоит дилемма: либо любить, либо получать. И я упорно выбираю первое.

Вообще-то в подобной ситуации умнее было не размышлять о счастливой планиде современных убийц, а спринтерски рвануть вперед и, опередив злодея, ворваться в корпус, прошмыгнув через заветную вертушку. Но я стояла на месте. Причем вовсе не из благородного желания погибнуть самой, лишь бы не дать случайной пуле загубить юную душу кого-то из курящих у входа студентов, а потому, что ноги отказывались служить. С ними иногда бывает.

— Вы меня не узнаете? — удивился парень. — Надо же! Когда я специально переменил внешность, сразу узнали, а сейчас вот нет. Я же Миша! Ну, Миша, помните?

Ноги прекратили забастовку и сделали пару шагов вперед. Довольно подло с их стороны! То есть подло не то, что они, наконец, заработали, а то, что предали именно в тот момент, когда были особенно нужны. Неприятно знать, что часть твоего тела только и ждет повода, чтобы продемонстрировать свою независимость и исподтишка сделать гадость. Какое счастье, что я не мужчина, с которыми подобная оказия случается сплошь да рядом! Зато к памяти у меня претензий не имелось. Принимая Мишу за студента, я узнавала его в любом обличье — работа есть работа. Но стоило выяснить, что обучать его не придется, как память с облегчением выкинула на свалку лишний груз. Прекрасно ее понимаю!

— Что случилось, Миша? — спросила я.

— Вы знаете, кто там в машине? — свистящим шепотом осведомился он. — Сам Надиров. Ну, тот самый, понимаете? Собственной персоной. Попросил меня, чтобы я показал ему вас, понимаете? А вы знаете, что у него за машина? «Лексус», понимаете?

Я кивнула, потрясенная собственной прозорливостью. Как я опознала «лексус», не имея о нем ни малейшего представления? Вот что значит преподавательская интуиция!

— Он хочет с вами поговорить. Идемте в машину. Там, внутри, так здорово! Я еще ни разу на «лексусе» не ездил.

— Ну уж, нет, — твердо возразила я. — Никаких машин. Хочет поговорить — милости прошу, пусть выходит.

— Прямо сюда? — опешил Миша.

— А куда же? В корпус его не пустят, там вертушка. Разве что присядем в холле на подоконнике.

Миша вздрогнул, очевидно, вспомнив, как переписывал на нашем подоконнике расчетное задание, и рысью бросился к автомобилю. А я почему-то упорно раздумывала, как я бы поступила, подари мне прямо сейчас «лексус». Ведь неудобно сказать: давайте лучше деньгами. Просить выделить шофера тоже неудобно. Подарки не просят, правильно? Получается, надо искать знакомых, умеющих водить машину. Есть ли у меня таковые? Пожалуй, но все сейчас на работе. А как быть с доверенностью? На чье имя она должна быть выписана? Всяко не на мое — у меня нет прав. Ладно, предположим, несчастное авто все-таки доставили бы ко мне во двор. И стояло бы оно там, бедное, пока жаждущие социальной справедливости хулиганы не свинтили с него все, что только можно.

Однако через пару минут я с облегчением поняла, что эти сложности мне не грозят. Из автомобиля вышел мужчина, по виду которого было ясно: «лексуса» он мне не подарит. И никому ничего не подарит. А если б и подарил, я бы не приняла, поскольку конфетно-поцелуйная стадия, по моему скромному мнению, подразумевает поцелуи, а целоваться с подобным типом я бы не стала ни при каких условиях. Ну, разве что под угрозой смерти. И не то, чтобы он был таким неописуемым уродом. Довольно мордатенький, южной внешности и, что характерно, лощеный. Но что-то в выражении лица исключало всякую мысль не только о поцелуях, а вообще о нормальном человеческом общении. Не станешь же ты по-человечески общаться, например, с пробегающим мимо тараканом? По большому счету, он ничем не хуже тебя и имеет полное право на жизнь, но вызывает столь мощное инстинктивное отторжение, что ты изо всех сил постараешься не бывать там, где они водятся, а в идеале — навсегда забыть об их существовании. Впрочем, у меня давно закрадывалось подозрение, что политики — ну, скажем, не совсем люди. Это такие особые, непонятные нам существа, и мы совершаем огромную ошибку, пытаясь применять к ним наши обычные понятия о добре и зле.