Маргерит Дюрас - Английская мята

Все, что здесь изложено, записано на магнитофон. Так начинается книга о виорнском убийстве.

– Согласны ли вы рассказать о том, что произошло в Виорне, в кафе «Балто», вечером тринадцатого апреля?

– Да, согласен.

– У нас здесь есть дубль магнитофонной пленки, которая была без вашего ведома записана в кафе «Бал-то» вечером тринадцатого апреля. Магнитофон слово в слово запомнил все, что говорилось тем вечером в «Бал-то», но он незряч и не дает увидеть, как все происходило на самом деле. Так что вам начинать эту книгу. Когда благодаря вашему рассказу события того памятного вечера тринадцатого апреля обретут реальность и определятся в пространстве, пленка сможет рассказать нам все, что сохранилось в ее памяти, – и тогда читатель встанет на ваше место и увидит все вашими глазами.

– А как быть, если не все, что я расскажу вам, совпадет с тем, что мне известно на самом деле?

– Этот разрыв составит ту главу, которую допишет сам читатель. Она есть в любой книге.

А теперь представьтесь, пожалуйста.

– Меня зовут Робер Лами. Сорок семь лет. Купил кафе «Балто» восемь лет назад.

– До вечера тринадцатого апреля вы ничего не знали об этом убийстве, во всяком случае, не больше любого другого виорнца, не так ли?

– Ничего. Кроме того, что писали в газетах.

– А теперь попробуйте представить себе, будто все газеты перестали выходить вечером тринадцатого апреля.

– Но если мне не всегда удастся стереть из памяти то, что я узнал потом, как быть тогда?

– Просто упомяните об этом всякий раз, когда заметите за собой такое.

Чтобы читатель смог представить себя на вашем месте вечером тринадцатого апреля и вместе с вами узнать о преступлении, начнем с магнитофонной записи обращения местной жандармерии к жителям Виорна, которое полицейские уже в третий раз за день зачитывали вслух на Рыночной площади.

«Как стало известно из газет, в разных районах Франции в товарных вагонах были обнаружены отдельные части человеческого трупа.

Заключение судебно-медицинской экспертизы префектуры полиции позволяет утверждать, что все найденные останки принадлежат одному и тому же телу. В Париже был по частям восстановлен весь труп, не хватает только головы, которая так до сих пор и не обнаружена.

Картина пересечения железнодорожных путей позволила прийти к заключению, что все составы, где были обнаружены означенные человеческие останки, вне зависимости от пункта назначения, следовали через один и тот же железнодорожный узел, точнее, проходили под Виорнским виадуком. Если все эти останки были заброшены в вагоны с того виадука, то логично предположить, что убийство могло быть совершено в нашей коммуне.

Учитывая вышеизложенное, городской муниципалитет обращается ко всем гражданам города с призывом незамедлительно объединить свои усилия с действиями местной полиции, дабы как можно скорее пролить свет на это страшное преступление.

Всех граждан просят срочно сообщить в местную жандармерию об исчезновении лиц женского пола, среднего роста и довольно плотного телосложения, в возрасте от тридцати пяти до сорока лет».

– Я был знаком с Клер и Пьером Ланн и с Альфонсо Риньери тоже. Они были среди пяти десятков жителей Виорна, которые частенько заглядывали ко мне в кафе. Знавал я и их кузину, Марию-Терезу Буске. Она тоже время от времени заходила вместе с Пьером и Клер, иногда в час аперитива, иногда поздно вечером, с португальскими рабочими. Правда, ее я знал похуже других, она была глухонемая, а с такими, сами понимаете, особенно не разговоришься.

Пьер и Клер Ланн заходили едва ли не каждый вечер, между восемью и девятью вечера, после ужина. Правда, случалось, они не показывались по несколько дней кряду, не потому что кто-то из них болел – может, просто лень было выбираться из дому, или настроение неподходящее, или усталость, всякое бывает.

Я не любитель лезть в чужие дела, так что взял себе за правило никогда не спрашивать Пьера, почему он не показывался вчера или даже пару-тройку дней. Я заметил – во всяком случае, так мне казалось, – Пьеру было не по нутру, когда его о чем-то расспрашивали: где пропадал, чем занимался. В общем, по-моему, он не любил, когда к нему лезли в душу.

Короче, тринадцатого апреля, когда Пьер появился, я не стал спрашивать его, почему он не показывался вот уже пять дней.

Было восемь вечера.

Местные полицейские как раз только что закончили читать на площади это самое обращение, уже в третий раз за день. Я смеялся над этой штукой с пересечением железнодорожных путей, как раз только что сказал Альфонсо, что все это умора, да и только, когда в кафе вошел Пьер. Он был один. Ему и раньше частенько случалось заходить без Клер, сразу по пути со службы прямо ко мне в «Балто». Мы поздоровались. Я тут же спросил: интересно, а вот ему пришла бы в голову мысль об этой ловушке с пересечением железнодорожных путей? Он ответил, что вряд ли.

Мне показалось, вид у него немного усталый, да и одет как-то небрежно – это он-то, всегда такой аккуратист. На нем была голубая рубашка, ворот немного засален – помню, я даже обратил внимание. Подумал про себя: интересно, с чего бы это?

С тех пор как случилось это самое убийство, в «Балто» по вечерам собиралось не слишком-то много народу.

Тем вечером нас было всего пятеро: Альфонсо, Пьер, какой-то тип с девицей, которых никто из нас прежде и в глаза-то не видел, да я. Мужчина читал газету. У ног его, прямо на полу, стоял пухлый черный портфель. Мы смотрели на него, все трое. У него был типичный вид легавого в штатском, правда, мы все же не были до конца уверены, из полиции он или нет, ведь с ним была еще та девица. Сидел, будто ему и дела нет, о чем мы говорим между собой. А вот девица, та, наоборот, даже заулыбалась, когда я заговорил об этом самом пересечении железнодорожных путей.

Поскольку ни у Пьера, ни у Альфонсо вроде как не было никакой охоты позубоскалить вместе со мной, я тогда сразу бросил насчет железнодорожных путей.

Это Пьер первым снова завел разговор про убийство. Спросил, как, по-моему, можно ли окончательно установить личность жертвы, ведь голову-то так и не нашли. Я ответил, ясное дело, это будет нелегко, но все равно можно, ведь у всякого есть что-то особенное, какие-нибудь родимые пятна, дефекты, шрамы и тому подобное, ведь что ни говори, а все мы разные, хоть чем-то, да отличаемся друг от друга.

Все долго молчали. Каждый поневоле ломал голову, кто же из виорнских женщин мог соответствовать описанию жертвы преступления.

И вот, пока все молчали, я и заметил отсутствие Клер.