Филлис Уитни - Окно с видом на площадь

— Мне очень жаль, что миссис Рейд нездорова, — проговорила я. — Может быть, я смогу встретиться с ней в какой-либо другой день?

Я двинулась по направлению к двери, показывая этим, что не намерена больше отнимать у него время.

Он, однако, не посторонился, чтобы дать мне пройти, и я была вынуждена остановиться в затруднении совсем близко от него. Его серые глаза так же внимательно смотрели мне в лицо, оторвавшись только на мгновение, чтобы окинуть взглядом меня с ног до головы, как бы все еще примериваясь, все еще взвешивая. Потом он резко сделал шаг в сторону от дверей.

— Прошу вас, пройдите, пожалуйста, со мной, — произнес он и направился к лестнице.

Я не знала, что это означало, но подчинилась его повелительному тону. Я последовала за ним, отметив про себя его высокий рост и внушительную осанку.

Дома, стоявшие на площади Вашингтона, строились узкими, но достаточно длинными. Этот дом был шире остальных. Лестница изящно изгибалась и убегала вверх вокруг центрального овала. Задержав руку на темных перилах орехового дерева, я взглянула вверх и увидела застекленный овал в крыше над тремя этажами дома. Площадки не было, и лестничные ступени в виде клиньев красиво поворачивались и поднимались до второго этажа. Стена была оклеена обоями с темными разводами, изображавшими клубнику на кремовом фоне, причем темные разводы преобладали. Газовая лампа, прикрепленная к стене, освещала нам путь зеленовато-желтым пламенем и издавала легкое шипение. Холл наверху был так же мрачен, как и лестница.

Мужчина, за которым я следовала, подошел к закрытым двустворчатым дверям в передней стороне дома, растворил их и отступил в сторону, пропуская меня. Все еще под впечатлением его повелительного тона я прошла мимо него в большую квадратную библиотеку. Здесь было светло, темно-зеленые тяжелые портьеры были сдвинуты и открывали окна, которые образовывали одну стену этой комнаты. Бледный солнечный свет играл на оконных стеклах и сглаживал темную строгость помещения.

По сторонам двустворчатой двери, по бокам каминной облицовки и дымохода и на свободной стене были расположены полки с книгами. Мое сердце забилось немного быстрее при виде их. Я еще помнила подобную библиотеку моего детства и помнила ту боль, которую испытывала каждый раз, когда время от времени после гибели отца моя мать продавала его книги. Но в оформлении этой комнаты было и что-то необычное, однако я не успела тогда рассмотреть, так как мое внимание было приковано в основном к тому, кто привел меня сюда.

Мистер Рейд пододвинул кресло к письменному столу красного дерева с великолепной резьбой и усадил меня. Затем он сам сел в большое кресло за столом, все так же необыкновенно пристально рассматривая меня.

— Расскажите мне о себе, — попросил он, и я оценила богатство и глубину тембра его голоса, более теплого и привлекательного, чем прежде, когда он говорил холодно и официально. Снова, вероятно, на лице у меня отразились недоумение и удивление, ибо он тут же добавил: — У меня есть причины просить об этом.

К этому времени я уже не выглядела так, как хотела бы выглядеть при появлении в этом доме. Я чувствовала, что выгляжу моложе, чем хотела бы, и мне не нравилось, что меня так откровенно оценивают и изучают. Я пришла сюда, чтобы предложить свои услуги его жене. Почему же он собирается задавать мне вопросы?

Тем не менее, я начала несколько холодно рассказывать ему, как я получила в наследство от матери ее дело, и упомянула имя той клиентки, которая поддерживала меня и находила мою работу удовлетворительной. Я не успела рассказать много, потому что он остановил меня нетерпеливым жестом руки.

— Нет, нет, это я все знаю. Я хочу услышать только о вас. Расскажите мне, из какой вы семьи и как вы жили.

Еще более обескураженная, я умудрилась дать краткий отчет о том, где я жила, когда была ребенком, о гибели моего отца на поле битвы, и о том, как я научилась помогать матери.

— Ваше образование? — отрывисто спросил он.

Я назвала известную школу для молодых леди, которую посещала, и объяснила, что мои родители, помимо этого, еще нанимали мне учителей.

Все это он выслушал с той же нетерпеливостью, и я удивилась про себя, почему это он вообще начал меня расспрашивать. Когда я замолчала, не зная, что еще сказать, он взял резное пресс-папье из слоновой кости со стола и машинально начал перекладывать его с руки на руку, как бы стараясь определить его вес.

— У вас есть особый интерес к чему-либо? — спросил он. — Какой предмет вам нравился больше других?

— Мне очень нравились история и география, — ответила я. — Мой отец помогал мне и воспитывал во мне интерес к далеким странам и к античности.

Мне показалось, что на лице его промелькнули внимание и удивление, но следующий вопрос не имел ничего общего с моим образованием.

— У вас был брат, не так ли?

Мне совсем не хотелось говорить о Ричарде. Смерть настигла его в таком раннем возрасте — как раз незадолго до дня его рождения, когда ему должно было исполниться двенадцать. И все же, хотя я очень сильно скучала по нему и еще не могла заставить себя убрать его игрушки и любимые вещицы, я знала, что эта смерть означала избавление от ноши, которая была слишком тяжела, чтобы ее вынести.

С гораздо большим самообладанием, чем до этого, я посмотрела мистеру Рейду в глаза так же внимательно и оценивающе.

— Мой брат погиб вместе с моей матерью, — тихо сказала я.

Может быть, что-то и смягчилось в нем, но его слова звучали так же отстранение и бесстрастно:

— Я могу понять боль, причиненную вам недавней потерей, мисс Кинкейд. Одна из наших общих знакомых рассказала мне, как вы были добры к вашему брату и как это помогало ему справляться со многим, использовать все свои возможности. И все это благодаря вашему вниманию и заботе.

— Мой брат получил травму при рождении. И умственно он никогда бы не смог подняться выше уровня ребенка, — сказала я с достоинством и замолчала, не понимая, что означал этот допрос.

Человек за столом опустил пресс-папье на стол, а я машинально проследила глазами за движением его рук, длинных и тонких, с сильными, подвижными пальцами. Он резко поднялся и шагнул к окну за письменным столом. Он смотрел на улицу и не глядел на меня. Как только он отвел от меня глаза, я переменила позу, усевшись немного поудобнее, и как будто сбросила с себя наваждение.

— Зачем вы спрашиваете меня об этом? — спросила я.

Его взгляд оставался прикованным к улице и к площади, и он заговорил, не оборачиваясь, через плечо:

— Моя жена пригласила вас прийти сюда сегодня по моей просьбе. Ни она, ни я не заинтересованы в вашем мастерстве портнихи. У нее есть сын — сын моего умершего брата. Это трудный, неуравновешенный мальчик. Ни его мать, ни я, ни его учитель, ни гувернантка не можем с ним справиться. Он ни на кого не реагирует. Мы уже дошли до отчаяния. Не согласились бы вы, мисс Кинкейд, принять наше предложение посвятить себя этому мальчику?