Филлис Уитни - Окно с видом на площадь

И еще я почувствовала облегчение, когда мисс Гарт, а не Джереми, как она предсказывала, осталась в постели, куда ей заботливо отнесли и нюхательные соли, и лекарства, и мятный чай. В это утро я совсем не хотела думать о том, что может наступить день, когда придет моя очередь выслушивать жестокие и обидные слова. Я была молода, и впервые влюблена и полностью отдалась этому всепоглощающему чувству. Я не смотрела вперед и не думала о будущей беде, а просто позволила себе жить сегодня.

Пока Джереми был занят своими уроками в это утро, я сидела в классной комнате с книгой в руках, с усилием переворачивая время от времени страницы, хотя то, что рисовало мне мое воображение, гораздо больше увлекало меня, нежели тот рассказ, за которым я пыталась укрыться. Только иногда я замечала, что Эндрю и Джереми находились рядом, в том же реальном мире, что и я. Машинально я отметила, что Эндрю занят рисованием, а Джереми кажется за уроком беспокойным и невнимательным. Но я не могла заставить себя сделать замечание мальчику или даже просто уделить внимание таким прозаическим вещам.

Я вышла из своего мечтательного состояния до некоторой степени, только услышав, как Эндрю сурово сказал, обращаясь к Джереми:

— Возьми книгу и отправляйся в свою комнату, Джереми. Когда соберешься с мыслями и сможешь сделать урок, приходи сюда, и мы снова просмотрим его.

Отослать из классной комнаты было уже наказанием. Селину часто наказывали таким образом, а Джереми, как это ни странно, почти никогда. Я покачала головой, выражая упрек, хотя в душе не могла не сочувствовать ему. Для Джереми вчерашний вечер тоже оказался очень волнующим, и он, вероятно, как и я, пребывал в своем воображаемом мире.

Когда он ушел, я решительно приступила к чтению, опасаясь, что Эндрю вмешается в мои настроения со своими разговорами. Он не предпринял попытки заговорить и продолжал какое-то время рисовать. Затем он вырвал лист из своего альбома и поднял его на расстояние вытянутой руки. Этот жест привлек мое внимание, и я увидела, что он внимательно изучает рисунок.

— Как вам это нравится? — спросил он и движением руки послал лист через стол ко мне.

К своему удивлению, я увидела, что он нарисовал на бумаге мое лицо. Полного сходства не было. И, конечно, я не ожидала такой лести от Эндрю. Он нарисовал девушку намного милее меня, намного мягче и намного беззащитнее. Все же мне было приятно, что он видит меня в таком свете, ибо если он смог увидеть меня такой, то, может быть, и кто-то другой разглядит во мне такие же свойства.

— Вы мне очень льстите, — сказала я ему. Он смотрел на меня с непонятным выражением на лице.

— Вы так думаете? Я бы не назвал это лестью. Лицо, которое я нарисовал, это лицо не очень-то разумной женщины. Позвольте, я покажу это вам.

Я вздохнула, соглашаясь поневоле выслушать перечисления моих недостатков. Эндрю встал возле моего стула. Он наклонился надо мной, указывая карандашом, а я вдруг обнаружила, что сравниваю его с Брэнданом. Ростом он был намного меньше того, с кем я танцевала вчера вечером. И иногда он казался почти безобразным. Особенно когда его покидал спасительный юмор. Но в душе я понимала, что он может быть лучшим другом, чем когда-либо сможет быть Брэндан, и более преданным, однолюбом, если уж ему случится полюбить.

Он ткнул карандашом в слегка приоткрытые губы на рисунке.

— Обратите внимание на рот, — сказал он так, будто давал объективную оценку работе его ученика. — Слишком большая мягкость, слишком большая уступчивость. Это рот совсем не той женщины, которая способна на самостоятельные решения и делает только то, что реально можно сделать. И еще — глаза. Слишком мечтательны, даже очень слишком. Здесь отсутствует здравое мышление, велико самопогружение в какую-нибудь глупую, несбыточную мечту.

Я взглянула на него с тревогой, и тогда он взял рисунок из моей руки и вернулся к своему стулу.

— А на самом деле, моя бедняжка Меган, то, что я показал вам на рисунке, это лицо безрассудно влюбленной женщины.

В величайшем возмущении я начала говорить, отрицая и отклоняя обвинения, но он не хотел и слушать. Под его обычной маской насмешливости неожиданно проступил гнев, и это очень удивило меня.

— Вы думаете, я настолько глуп? Вы думаете, я не замечал ничего? Неужели вы надеетесь, что о вас не болтают в этом доме? От Брэндана Рейда только это и можно было ожидать, но от вас, мисс Меган Кинкейд, я ожидал лучшего.

— Болтают? — смутившись, повторила я.

— Болтают! — передразнил он. — Неужели вы думаете, что мне не сообщили о вашем обеде вчера вечером? Не говоря уж о вашем танце в холле и о том, как Гарт получила отставку. Я далеко не глуп, милая девушка, но я подозреваю, что вы своими руками делаете из себя посмешище.

Теперь мной руководило только чувство гнева:

— Все это вас не касается! Глупы вы или умны — ваше собственное дело, и меня это не интересует ни в коей мере. Я не просила вас высказывать свое мнение относительно моих действий — действий, о которых вы знаете только по слухам.

Эндрю успокоился так же быстро, как до того взорвался. Когда он заговорил, в его глазах была явная жалость, а это было еще тяжелее воспринимать, чем его неоправданный гнев.

— Бедняжка Меган, — произнес он, — откуда же вам было знать о таком человеке? Глупышка — вот вы кто, моя дорогая. Возможно, не глупая, но глупышка. И что другое можно подумать о швее, которая влюбляется в гранд-сеньора? Во всем надо винить его. И, тем не менее, пострадаете от этого только вы.

— С вашего разрешения, — сказала я с холодным высокомерием, — я сама могу разобраться в собственных делах.

— Конечно, — ответил он, — и у вас есть полное право на это. Приношу свои извинения. У меня такой характер: я вспыхиваю, если теряю контроль над собой. Но я рассердился не на вас, Меган, а на Рейда, который слишком хорошо знает, что он делает, и совсем не думает о последствиях.

Он снова поднял рисунок, как будто для того, чтобы лучше его рассмотреть. Затем он разорвал его как раз посредине и безжалостно порвал на мелкие кусочки у меня на глазах. И пока я смотрела на все это, он подул на кусочки, лежавшие у него на ладони, и они разлетелись через стол по полу.

— Я встряхнул вас, и это хорошо. Возможно, если вы получите хорошую встряску, она поможет вам избавиться от этой нежности. Постарайтесь задавить ее, как бы вам ни было больно. Тогда впоследствии вы не будете слишком несчастной.

Невыносимо было слушать его нравоучения. Он наблюдал за мной все это время более пристально, чем я думала, он так мало уважал меня и даже выразил свое презрение. Все это расстроило меня больше, чем я ожидала.

— С вашего позволения, — пробормотала я все так же высокомерно и пошла к двери, как раз в тот момент, когда Джереми возвратился с книжкой в руке. Но я не могла больше оставаться здесь ни секунды, даже ради Джереми, и я пробежала в холл мимо него. Я сделала это как раз вовремя, чтобы увидеть, как мисс Гарт выходит из своей комнаты в плаще и шляпке, с дорожной сумкой в руке.