Ирина Мельникова - Формула одиночества

– Нет предела женской глупости, – процедил он сквозь зубы и снял руку с плеча Марины. – Я в Абхазии почти два месяца. И все это время вполне обходился без женщины.

– Значит, наступил предел твоему терпению, – усмехнулась Марина. – А я не вовремя попалась тебе под ноги.

– Ладно, с тобой все ясно. – Арсен отвел взгляд. – На мою беду, мне попался под ноги «синий чулок».

– Я – не «синий чулок», – обиделась Марина. – У меня свои правила. Я не могу и не хочу с первым попавшимся мужчиной, через десять минут после знакомства...

– Но ты же пошла со мной на море, – вкрадчиво произнес Арсен. – Разве не понятно, что мужик просто так не попрется среди ночи сквозь тьму и заросли, если не надеется получить награду за свой подвиг?

– Как тебе не стыдно! – Марина покачала головой.

– Ты думала, что я интеллигентный человек? – ухмыльнулся Арсен. – По-твоему, интеллигентные мужики сплошь кастраты и импотенты? Они не спят с женщинами, делают детей пальцами...

Она развернулась и молча съездила его по щеке. Арсен отшатнулся и ударился головой о стену.

– Ого! Дуплет! – удивленно произнес он и потер щеку, на которой даже сквозь загар проступил след от пощечины. – Спасибо, что в твоих руках не оказалось лопаты или, того хуже, кайла, которым ты раскапываешь свои курганы. Думаю, Еснат через пару минут застал бы здесь холодеющий труп мерзкого Чудовища и Красавицу, которая раскроила ему череп совковой лопатой. Надеюсь, ты проронила бы пару слезинок над моим относительно молодым телом?

Марина взяла стопку с чачей и по-мужски решительно опрокинула ее в рот. Закусила куском лаваша и поднялась на ноги. Сверху вниз посмотрела на Арсена и презрительно усмехнулась.

– Ты мне противен, – сказала она. – Я в своей жизни встречала много разных мужиков. И ты – худший из них, хотя и самый смазливый. Но я не про твою честь, заруби это себе на носу!

– Смазливый? – Его глаза блеснули яростью. – Выбирай выражения. Признаюсь, у меня снесло крышу! И не потому, что ты такая уж раскрасавица, просто... – Он махнул рукой. – Остальное тебе неинтересно. – Арсен толчком распахнул оконные рамы и выглянул наружу.

Шум дождя стал сильнее. Крупные капли гулко стучали по листьям и звонче – по стеклу.

– Дождь, и по-прежнему темно, – сказал он недовольно и снова захлопнул раму. – Так что придется коротать здесь ночь. – Его лицо, словно бисер, покрывали бусинки воды. Он вытер их ладонью. И хлопнул рукой по сиденью стула, на котором Марина только что сидела.

– Присядь и прости меня! Я все понял и больше не стану к тебе приставать. Отдыхай, наслаждайся, а потом дуй к своим белым медведям! И моли бога, чтобы наши пути не пересеклись.

– Ты мне угрожаешь? – удивилась она, но вернулась на свое место. – Неужели женщины тебе никогда не отказывали? Ты записной донжуан?

– Я не записной донжуан и не гоняюсь за каждой юбкой, хотя был два раза женат. Первая жена умерла во время родов, когда нашему сыну было три года. Вторую жену убили в Грузии в девяносто втором, во время грузино-абхазской войны.

– Прости, я не знала. – Она виновато посмотрела на Арсена. – Но как такое могло случиться? Твоя жена тоже была журналистом?

– Нет, она была актрисой. Очень талантливой актрисой и очень красивой женщиной. Работала в Русском драматическом театре, пока ее не приметил один из местных крестных отцов. Он не давал ей проходу, и она вынуждена была уйти из театра. Она старалась меня не расстраивать и не рассказывала о своих проблемах, потому что я мотался по всему Кавказу и неделями не бывал дома. Узнай я об этом раньше, я бы этого козла задавил собственными руками.

– Разве ты не видел, что происходит вокруг? Не мог вывезти семью в Россию?

– Как ты себе это представляешь? – скривился Арсен. – Это мгновенно насторожило бы власти Грузии. Присутствие моей семьи в Тбилиси являлось гарантией моей лояльности режиму Шеварднадзе. Понимаешь, были некоторые обстоятельства...

– Попутно ты работал на российские спецслужбы?

– Голубушка, ты насмотрелась дешевых боевиков, хотя, что теперь скрывать, кое-какой информацией я владел. У меня были свои доверенные лица и в правительстве, и в Министерстве обороны, и в МИДе, и даже среди «гестаповцев» Кетовани... Я работал собкором «Известий» в Грузии, затем спецкором в Абхазии, но не смог нейтрально освещать события после того, как увидел, что творилось в Гаграх, в Сухуме. Когда жгли дома, грабили, убивали людей, которые встали на защиту своей Родины. В Грузии мне этого не простили. Когда на улице зарезали мою жену, разгромили корпункт, я пригрозил им, что создам пятую колонну из русских и ударю с тыла... Не знаю, может, это или что-то другое подействовало, но я сумел беспрепятственно вывезти из Тбилиси маму и сынишку. Ему было всего двенадцать лет, но он рвался со мной на войну. Наташа была ему мачехой, но он любил ее, как родную мать. И очень хотел отомстить за ее смерть.

– Ты воевал на стороне абхазов? – тихо спросила Марина.

– Воевал. Так получилось. Виталий Айба, Игорь Шершелия – брат Анжелы... Все они тогда были пацанами, я чуть старше... Анжеле едва исполнилось семнадцать лет. Она только что закончила школу, и ее отправили погостить в Очамчиру, в город на юге Абхазии, недалеко от границы с Грузией. Когда началась война, ее отец, Виктор Шершелия, отремонтировал своими силами развалюху БРДМ[Боевая разведывательно-диверсионная машина.], которую бросили российские военные, когда уходили из Абхазии, и пошел на ней в бой против грузинских танков. Его подбили недалеко от села Бзыбь, на сухумской трассе, вытащили из горящей машины, еще живого облили бензином и подожгли. Уже после войны его наградили орденом Леона, а семье досталась лишь горсточка пепла.

Арсен судорожно сглотнул, но, видно, от комка в горле не избавился, потому что потянулся за стаканом вина и одним махом выпил его. Затем заговорил снова:

– Его похоронили на родовом кладбище рядом с домом, который Виктор так и не достроил. Кусочек обгоревшей ткани Мимоза – мама Анжелы – хранит в орденской коробке. Втайне от детей, потому что они до сих пор очень скучают по отцу. Анжела вообще была его любимицей.

– И как Анжела пережила гибель отца?

– Как пережила? – вздохнул Арсен. – Плохо. До сих пор плачет. А тогда почти три месяца не знала о судьбе своей семьи. Мы познакомились с ней в вертолете, на котором летели из Очамчиры в Гагры. Я до сих пор помню, как она выглядела. В каком-то старом-престаром плаще, в платке, который ей крест-накрест завязали на спине, на ногах толстые шерстяные носки и галоши. Худенькая, большеглазая... Летели ночью над морем, чтобы не сбили. Наш «Ми-8» был заполнен под завязку: женщины, совсем еще маленькие дети, потому что те, кто постарше, воевали за свободу Абхазии наравне со взрослыми, а еще среди нас было несколько солдат с тяжелыми ранениями... – Он помахал перед собой рукой, словно отгонял страшные видения, и поморщился.