Татьяна Устинова - Жизнь, по слухам, одна!

– И… что?

– И все! – сказал он с досадой, что она такая тупая и не понимает самых простых вещей. – Я должен был уйти, чтобы… ну, не знаю… как-то сохранить себя, понимаешь? Сохранить семью. Ну, свою. Ту, которая у меня была!

– Сохранил? – серьезно спросила Катя Мухина.

Он вдруг рассердился.

– Кать, ну ты что? На самом деле ничего не понимаешь или прикидываешься?

– Я не прикидываюсь, – быстро сказала Катя. Она и вправду не прикидывалась. Ей очень хотелось понять, и она боялась, что Глеб перестанет «рассказывать жизнь». А это было сейчас самое важное – после стольких лет!..

– Ничего я не сохранил! От жены я тоже ушел через некоторое время.

– А зачем ты от нее ушел? Влюбился?

Глеб засмеялся.

Такая наивная, такая добрая, такая славная девочка!.. Очень правильная и трогательная в своей правильности, казавшейся ей единственно возможной. Раз ушел, значит, влюбился. Раз влюбился, значит, нужно уходить – а как же иначе?! Чтоб не отравлять друг другу существование, не портить нервы, не тратить попусту драгоценную жизнь!..

– Да ничего я не влюбился! Влюбился!.. Я просто понял, что это все вранье, ну, вот от начала до конца вранье! Невозможно всю жизнь жить во вранье, понимаешь?

– Понимаю, – согласилась Катя, потому что это она действительно хорошо понимала.

Ее отец прожил так много лет и погиб только потому, что вовремя не остановил ложь, тянувшуюся за ним, как шлейф горчичного газа над окопами, много десятилетий. Горчичный газ лжи в конце концов сожрал и его, и маму, и всю их семью, от которой ничего не осталось.

– Я жил с вами – с тобой, Любовью Ивановной и Анатолием Васильичем! Даже Митьку вашего я понимал лучше, чем собственную жену! И когда у меня Сашка, сын, просил собаку, я долго не мог понять, какую такую собаку он просит, у нас же уже есть собака! Честное слово!.. Альма-то была жива-здорова! Помнишь Альму? Митька ее во дворе подобрал. Она замерзала, а он ее привел, и твои ее оставили жить. Она у нас лет девять прожила!

Он так и сказал – «у нас».

Глеб помолчал и продолжил:

– Я дома на стены бросался, если мне не нужно было на работу. Я места себе не находил. Я все думал: смена не моя, а если что вдруг с Митькой, ведь Любовь Ивановна только мне доверяла его из кабаков и пьяных компаний забирать! Я думал: кто-нибудь из той смены поедет, и потом, не дай бог, губернатору сболтнет, от незнания или просто так! Будет скандал, а изменить все равно ничего нельзя. – Глеб Звоницкий, бывший охранник, сидевший сейчас на диване с бывшим охраняемым объектом, пристроившим голову на его плечо, зашевелился, нашарил на полу сигареты и зажигалку. Охраняемый объект приподнял голову, чтобы Глебу удобнее было шарить.

– Пепельница справа.

– На полу?!

– Ну да. Я принесла. Я думала, что тебе захочется покурить, вот и принесла.

Глеб фыркнул и покрутил головой. Удивительная история! Еще и пепельницу принесла! За ним отродясь никто не ухаживал, тем более – так!..

Впрочем, про пепельницу и ухаживания он тут же позабыл.

Ему важно было «рассказать жизнь», именно ей, именно сейчас, спустя столько лет. Рассказать так, чтобы она поняла.

– Или с тобой в музыкальную школу другой поедет, а ты сольфеджио прогуливала, или как оно там называется! Я это знал, а больше никто не знал! Я думал, сейчас твоя училка выйдет, мужикам скажет, что ты прогуливаешь, и влетит тебе по первое число! Я или работал, или пил, когда выходные выпадали, и все! Это не жизнь, Кать!..

– Не жизнь, – согласилась Катя Мухина. – А что тогда жизнь, Глеб? Ты понял?

– Я понял, что во всем виноват сам! И еще ваша семья виновата. Потому что когда появилась ваша, меня перестала интересовать моя собственная. Черт, я не знаю, как это объяснить!.. У вас я точно знал, что нужен и без меня никто не может обойтись – ни ты, ни Любовь Ивановна, ни губернатор. Во всех отношениях. И мне с вами было как-то… интересно, что ли! Кураж какой-то был, и мне хотелось, чтобы вы не могли без меня обойтись, понимаешь? А дома… Домой я приезжал только спать. В выходной на базар поедем или к теще на участок. Ну, иногда жена скажет: «Проверь у Сашки уроки». Вот я сяду проверять и думаю все время: только бы телефон сейчас позвонил и на работу вызвали! А сам два плюс пять складываю, и получается у меня восемь, и такая тоска берет, что словами не передать!.. Понимаешь, если бы можно было эту всю канитель на кого-нибудь свалить, было бы легче!.. На жену, к примеру! Ну, вроде дура, меня не понимает, ребенка не любит, характерами не сошлись! А то ведь, черт побери, и не дура, и ребенка любит, и характерами сошлись, и любовь была когда-то, но от скуки подохнуть можно!..

Он помолчал. Сигарета, которую он так и не зажег, мешала ему, и он аккуратно положил ее на пол возле кровати.

– Вот и вышло, что я один виноват, – задумчиво сказал он в конце концов. – Самому и пришлось расхлебывать.

– Ты ее сильно любил? – тоненьким голоском спросила Катя.

– Кого?

– Свою жену, – пояснила она с некоторым раздражением в голосе. – Сильно?

Глеб засмеялся.

– Ну конечно, я ее любил! На Енисее гуляли, потом еще в парк ходили, мороженое ели. Потом поженились, свадьба была такая… настоящая. Пять машин, на капоте кукла. У невесты фата и платье белое. Все напились, шампанское в туфлю наливали, дядя Сергей на баяне играл, перед загсом невесту выкупали, а потом за столом ее украли, я искал минут сорок…

– Кого?

– Невесту. Так что все как у людей было.

– Глеб, ты говоришь какую-то чушь. При чем здесь фата и кукла на капоте?!

– Это не чушь, – возразил он с силой. – Это и есть правда жизни, кто не знает! Ты что, до сих пор не поняла?! Эх ты, книжница, знаток человеческих душ!

– Да никакой я не знаток, но просто… по-моему, это все не имеет никакого отношения к любви. Фата, баян, шампанское наливали!.. Я же тебя не об этом спрашиваю! Я тебя спрашиваю про любовь.

– Ну, это и есть любовь, – буркнул Глеб. – По крайней мере, как я ее тогда понимал. Поженились, стали жить. Сначала с ее родителями, потом переехали. Машину купили, Сашка родился.

Катя приподняла голову с его плеча и в темноте смотрела на Глеба. Он не видел выражения ее лица, только видел, как поблескивают глаза, словно у любопытного зверя, который боится сунуться поближе, но и отойти не в силах.

От этого ее рассматривания, от поблескивающих глаз Глеб вдруг вспылил:

– А что ты хочешь от меня услышать?! Что я по ночам серенады пел, как романтический мужчина?! Стихи наизусть читал, поэмы слагал?! Или что? Не мог без нее дышать? Носил на руках по малогабаритной квартире?!

– Глеб…

– Да все проще гораздо! Она хороший человек, я тоже вроде ничего. Она симпатичная такая, скромная, покладистая, не возражала никогда, ну или почти никогда!.. На рыбалку там поехать, на работе задержаться, с мужиками в баню пойти – пожалуйста! Не злая, не жадная, денег не тянет, на работу ходит, сама получает что-то!.. Чего ей скажешь, то и делает. Не гулящая, не пьющая, родители нормальные.