Светлана Ильина - Билет на непридуманную пьесу

– Ксения Александровна Пономарёва.

– Приходите каждый день сюда к часу дня, будем оттачивать ваше мастерство, чтобы не сильно была видна разница между Дмитрием Алексеевичем и вами. Вам понятно?

– Да, я могу идти?

– Идите, идите, учите партию, исправляйте произношение – ваш итальянский не выдерживает критики.

То ли ветер был холодный, то ли щёки её слишком горели, Ксюша не знала. Она стояла на палубе и думала о прошедшей репетиции: мужчины показались ей надменными и не очень вежливыми, но всё-таки с ней занимались. Неужели сегодня началась её карьера?

Следующая репетиция прошла без Стасова. Ксения весь вечер посвятила итальянскому произношению, и, довольная собой, пришла к Плетнёву на следующую репетицию. Но тому показалось мало её стараний.

– А вы понимаете, о чём поёте? – задал он неожиданный вопрос после того, как она спела первую фразу.

– В общих чертах, конечно, – пролепетала Ксюша.

– О, молодые халтурщики, солист должен знать итальянский, как родной. Прочитайте вслух первое предложение.

– Morrò – ma prima in grazia, deh! mi consenti almeno l’unico figlio mio avvincere al mio seno e se alla moglie nieghi quest’ultimo favor,

– Прекрасно, а теперь переведите.

– "Умру, но позвольте мне увидеться с сыном", – так, кажется, – прошептала она.

– А вот и нет, – въедливо ответил Плетнёв, – она обращается к мужу, словно к Богу, а потому произносит слова "из милости", "не отвергай мольбы", "позволь"… Понимаете разницу между вашим почти юридическим текстом и тем чувством, которое Амалия вкладывает в свои слова? Давайте ещё раз.

Геннадий Борисович казался не менее заинтересованным в хорошем результате, чем сама Ксения. Он терпеливо объяснял, как лучше спеть ту или иную фразу, подсказывал жесты, обращал внимания на динамические оттенки и заставлял перепевать по несколько раз одно и то же место, чтобы добиться нужной динамики. Ксюша с благодарностью повторяла, стараясь изо всех сил, и в конце репетиции она увидела, что Геннадий Борисович остался доволен её исполнением. Она уже повернулась, чтобы идти к выходу, как вдруг заметила, что в конце музыкального салона сидит Дмитрий Стасов и внимательно смотрит на неё.

– Дмитрий Алексеевич, вы со мной спеть хотите? – немного растерянно спросила Ксюша.

– Да, пожалуй, спою, – произнёс он, вставая из-за стола.

Они запели, и Ксения ждала, что он будет останавливать Плетнёва, чтобы сделать ей замечание, но он ничего не говорил, а только пел и словно гипнотизировал её взглядом. В груди у Ксюши родилось волнение, которого не было раньше. У неё было ощущение, что Стасов исполняет роль Отелло, а не Ренато, так грозен был его взгляд.

Alzati! la tuo figlio

A te concedo riveder.

Nell'ombra e nel silenzio,

La il tuo rossore

e l'onta mia nascondi.

(Встань с колен! Там ты можешь

Обнять вновь сына твоего.

Там скроешь ты навеки

Стыд и мой позор

в тиши уединенья!)

После того как была спета последняя нота, Ксения с трудом перевела дыхание.

– Пойдёмте прогуляемся, – неожиданно предложил Стасов своим обычным спокойным голосом. И Ксюша удивилась – где же он настоящий? Разве может так страстно исполнять эту арию такой внешне невозмутимый человек? Голос у него даже в разговоре был необычайно приятным: густой и самоуверенно-сочный, но не слишком громкий, с некоторой ласковостью и насмешливостью в тембре. "Такому голосу хочется подчиниться," – подумалось ей, когда она безропотно последовала за ним.

Они вышли на палубу, и Стасов предложил присесть на свободную скамейку. Погода была отличная. Жаркое солнце светило на другой стороне палубы, а здесь была тень, и ветер дул так ласково, словно кто-то проводил по лицу нежным шарфом из гагачьего пуха. Весело переговариваясь, туда-сюда ходили парочки, кто-то дозванивался по телефону, пытаясь поймать сеть посередине Волги, из кают-компании были слышны громкие весёлые голоса. Иногда мимо пробегали матросы. Теплоход жил своей обычной жизнью.

– Дмитрий Алексеевич, вы так прекрасно поёте, что я боюсь, на вашем фоне буду выглядеть недостойной партнёршей.

– Бросьте, Ксения, у вас отлично получается, а Геннадий Борисович исправит последние недочёты. А вы не хотите перейти "на ты"? Что мы так официально общаемся? У нас разница в возрасте, – он на миг задумался, – лет пятнадцать, я полагаю, но для меня это неважно.

Она подсознательно ждала этого и боялась, но ответ приготовила заранее.

– Боюсь, что я не смогу перейти сразу на "ты". Я выросла в Петербурге, и даже в школе нас учителя часто называли на "вы". Для меня это нормально. И дело тут, конечно, не в возрасте.

– Но друзья же называют друг друга на "ты". Я предлагаю вам дружбу.

– Для дружбы нужно время, а кроме того, – Ксюша замялась, но потом всё-таки сказала: – дружба между мужчиной и женщиной часто перерастает в любовь или страсть, а мне бы этого не хотелось, потому что я замужем, – выпалила она, чувствуя, как предательски загорелись щёки.

Он положил ногу на ногу и с интересом посмотрел на неё.

– Вы кажетесь такой юной и наивной, а рассуждаете смело и откровенно, как не каждая взрослая женщина. Я удивлён, Ксения.

– Я прожила пять лет в Сибири. Там народ вообще очень искренний, говорит без обиняков. Сначала было необычно, а потом я и сама так привыкла общаться. Мне даже понравилось всегда говорить правду.

– Неужели вы никогда не врёте, не хитрите? – недоверчиво прищурился он.

Ксюша пожала плечами.

– А с кем мне хитрить? Да и обманывать никого не нужно. Поверьте, Дмитрий Алексеевич, так легче жить.

– В таком случае я восхищаюсь вами, – насмешливо произнёс он.

– Спасибо, но ваш талант достоин большего восхищения, – вежливо ответила Ксения.

Её уже начал тяготить этот разговор, и она была рада, когда услышала, что её зовёт Литвак. Ксюша попрощалась и убежала.

Стасов остался сидеть в одиночестве. Он погрузился в воспоминания далёкой-далёкой юности, которая прошла в маленьком городке под Ташкентом, где жили его родители. В соседней квартире поселилась русская семья врачей с девочкой Аней – ровесницей Дмитрия.

Она была словно инопланетянка – сероглазая девчонка с русыми косичками. Но никто бы и не обратил на неё внимание, если бы Аня сама не навязалась их компании, состоящей из одних мальчишек. Сначала её не принимали всерьёз, пытались даже убегать, но длинноногая девчонка доказала свою ловкость и быстроту. Впоследствии уже никто не считал, что она им не подходит: большая выдумщица по части игр, смелая и одновременно рассудительная – с ней всегда было интересно.

Им было уже по четырнадцать лет, как случилось, что на берегу Ташкентского моря Дима глубоко порезал ногу, наступив на стекло. Кровь хлестала из раны, и никто не знал, что делать. Только Аня не растерялась, а решительно оторвала подол своего платья и, перевязав его ногу, остановила кровь. После этого случая их отношения стали более тёплыми. Приятели смеялись и называли их женихом и невестой. Они отшучивались, но не обижались.