Дарья Макарова - Изображая невинность

Коновалов пришел в себя быстро, выглянув в коридор выглядел по-деловому, без намека на переживания (а впрочем, вовсе и не обязательно, что он переживал, просто орал, считая крик отличным методом воспитания).

– Присаживайтесь, пожалуйста, Софья Дмитриевна, – указал он на стул и, подождав пока я сяду, продолжил. – Из нашего утреннего разговора я понял, что у вас появились какие-то вопросы касательно завещания вашей сестры.

– Все верно. Разбирая бумаги Марины, я обнаружила документы на недвижимость, – положив перед его носом документы, я подождала пока он изучит их и продолжила. – О ее существовании я не знала. Возможно есть еще что-то, о чем вы хотите мне сообщить? Зная аккуратность сестры в подобных вопросах, я абсолютно уверена, что, если она взялась за составление завещания, то непременно указала…

– Да, это так, – не дослушав перебил он и поморщился, словно от зубной боли. – Ваша сестра действительно указала полный перечень всего своего имущества и реквизиты банковских счетов. Однако… он утерян.

– Простите? – опешила я.

– Понимаете, – покрываясь красными пятнами, стал объяснять он. – У меня работают две помощницы. Одна только что ушла в декретный отпуск, и на ее место я никого не успел взять. А вторая… новенькая.

– Рада за вас, – не зная, что на это ответить, пробормотала я. Он расценил это по-своему.

– Но я заверяю вас, что в самое ближайшее время мы во всем разберемся…

Его речь была длинной и витиеватой, но особой надежды в меня не вселила. Куда мог пропасть Маринкин список и почему не были сделаны копии нотариус и сам не знал. Мне оставалось лишь смириться и терпеливо ждать.

И все же покоя в моей душе не наблюдалось. Натура романтичная назвала бы это предчувствием грядущих испытаний. Я же списывала все на усталость и пережитый стресс, категорически отказываясь прислушиваться к голосу интуиции.

Поглощенная собственными мыслями, я спешила на Таврическую и не смотрела по сторонам, за что и поплатилась. И не только я.

Налетев на проходящую мимо девушку, я едва не сбила ее с ног. Сумка барышни рухнула на асфальт, документы из открывшейся папки разлетелись по улице. Мы тут же бросились их собирать, пока поднявшийся ветер не успел унести бумаги прочь.

– Простите, пожалуйста, простите, – бормотала я, протягивая бумаги девушке.

– Ничего страшного, – заверила она. А я удивленно воскликнула:

– Нина?

– Мои очки… – шаря рукой по асфальту, смутилась она. Похоже, без них я была одним большим цветастым пятном, узнать которое, при всем желании, она не могла.

Я углядела потерю совсем рядом с ее ладонью и поспешно подняла их.

– Держи.

Водрузив на нос очки в тяжелой роговой оправе, Нина взглянула на меня по-новому и широко улыбнулась:

– Сонечка!

Обвив мою шею руками, звонко расцеловала в обе щеки. По-прежнему прижимая документы к груди, затараторила:

– Как же я рада, как рада видеть тебя! Ты прости, пожалуйста, меня бестолковую, что налетела так!

– Что ты, – испугалась я. – Ведь это я иду куда ни попадя!

– Ох, не оправдывай меня! Это все из-за посольства. Уж так я перенервничала, да переволновалась, что ничего не вижу и не слышу теперь!

– Посольства?

– На визу американскую документы подавала, – поспешила объяснить она. – Сегодня собеседование назначили. Здесь, рядышком. Через два дома. Не знаю, дадут али нет. Но уж очень хочется, чтобы все прошло хорошо. У нас проект с одним из американских университетов. Осенью пригласили в Штаты для совместного исследования. А я так растерялась, что даже язык забывать начала, представляешь? Вот ведь балда какая, а готовилась, старалась, и тут, как назло…

– Ничего, – утешала я. – Уверена, что все прошло гладко!

Нина грустно кивнула, но тут же взгляд ее изменился. На щеках появился легкий румянец. Она машинально поправила очки и смущенно сказала:

– Ты прости меня, Сонечка, что я о такой ерунде. Как ты? Как мама?

– Все хорошо, – поспешила заверить я.

Она не поверила. Но с расспросами лезть не стала. Нина хорошо знала всю семью и когда-то была частым завсегдатаем нашей кухни.

Она училась вместе с Маринкой на химфаке, но науку любила страстно и ни с кем ей не изменяла. В отличие от сестры. Их троица (три подруги: Маринка, Нина и Наташа) поддерживала отношения до самой смерти сестры. Девичники случались редко из-за занятости девиц, но неизменно бурно. Меня на них тоже частенько приглашали, оттого девчонки были мне как родные.

Подруги были очень разными людьми. И внешне, и по характеру. Маринка – умница, красавица, воспринимавшая риск как норму жизни. Наташа, чьи движения всегда плавны и неторопливы, а пышные формы неизменно приковывают взгляды мужчин, как и сестра, была склонна к авантюрам. Но, в отличие от Маринки, предпочитала читать о них в книгах. А в жизни действовать словно понаписанному в рецепте: сухо и рационально. Нину же назвать красавицей было трудно, зато умницей несомненно. Высокая и очень худая, она не отличалась красотой изгибов и наличием форм, всегда носила немного странную мешковатую одежду и укладывала скромненькие волосики в забавный пучок на макушке. Огромные очки прятали ее красивые глаза и были слишком велики для тоненького личика. Зато ее академические и научные успехи били все возможные рекорды. Она приносила родной кафедре, на которой осталась преподавать после окончания учебы, весомые гранты. О химических элементах говорила с таким же придыханием, как женщины о любовниках, и в серьез собиралась посвятить жизнь науке, отказавшись от мирских удовольствий. К счастью, последнее ей пока не удавалось.

Обеих я последний раз видела на похоронах сестры. О том же сейчас подумала и Нина. Ее ясно-голубые глаза сделались печальными. И это было заметно даже за толстыми стеклами очков.

Неожиданно, из объемной сумки Нины раздалась знаменитая ария. Тут же, всучив мне бумаги, она принялась перерывать свой баул и через пару минут преуспела (я бы, признаться, за такое время точно не справилась, при таком-то размере сумки).

Разговор оказался короче поисков. Заверив звонившего в своем скорейшем прибытии на место работы, Нина простилась.

– Я должна бежать, – расстроилась она, но тут же просияла. – На следующей неделе мы с Наташкой планировали встретиться. Посидеть, поболтать о девичьем. День пока не понятен, так как она в Москве и не знает, когда вернется. Но…присоединяйся?

– Я буду очень рада, – искренне обрадовалась я. – Присоединюсь с удовольствием. В любой день. Я сейчас… в отпуске.

Рассказывать о проблемах со Стасом я была не готова. Да и их расстраивать лишний раз не хотелось. Ведь будут переживать как за самих себя, мне ли не знать?

Простившись с Ниной, я поспешила домой. Но возвращаясь, чувствовала себя совсем иначе. Настроение поднялось, и грусть заметно отпустила.