Эрин Хэй - Я тебе объявляю войну!

– Выглядишь отвратительно, – наконец, он нарушил молчание.

И это была чистая правда: красные глаза от слез, темные круги под ними из-за апатии и постоянного недосыпа, нечесаные волосы, сухая кожа, обгрызенные ногти. Против воли, от несправедливости и обиды по моему лицу побежали слезы. Меньше всего я думала о том, чтобы ему понравиться, и он не имел никакого морального права осуждать меня! Не после того, что он сделал!

– Не реви, – скривился он. – Сопли на кулак позже будешь наматывать.

Я закусила губу, чтобы снова не расплакаться, старалась совсем не дышать, купирая рыдания на самих подступах, чтобы не дать этой твари лишнего повода поглумиться надо мной.

– Такую даже в темноте трахать противно.

И все-таки я разревелась. Сидела перед ним на диване и рыдала, спрятав лицо в ладонях, не смея покинуть кабинет, да и знала, что мне этого никто не позволит. Мой мучитель дал мне некоторое время выплеснуть горечь унижения в слезах. И когда я успокоилась, полностью обессилев, он сказал:

– Мы можем продолжать так, как начали в тот вечер, но, можешь мне не верить, трахать орущую и плачущую женщину не всегда бывает приятно. Можно иногда, но не постоянно. Нет, если ты настаиваешь, то остановимся на этом варианте. Но я предлагаю следующее: я трахаю тебя как хочу, где хочу и куда хочу, а ты терпишь, можешь даже пытаться получать удовольствие. Взамен я дам тебе относительную свободу перемещения по дому, саду. Тебе привезут твою одежду, косметику и все, что надо. Я даже разрешу тебе продолжить учёбу, возможно дистанционно… Тут я подумаю. Что скажешь?

– Отпусти меня, – говорю тихо, без всякой надежды.

– Понял, значит, первый вариант! – хмыкает подонок.

– Нет! – кажется, я вскрикнула. Я не выдержу еще одно насилие, я не смогу. Тело заныло при воспоминании о той адской боли. – Нет, я согласна.

– Отлично! Умная девочка, – он продолжает ухмыляться.

Он сказал, что разрешит мне учиться, сколько же он планирует держать меня у себя?

– Когда ты отпустишь меня, – решаюсь задать мучающий меня вопрос.

Марк лениво затягивается сигарой и выпускает дым в потолок.

– Ты сама пришла ко мне в тот вечер, умолять за своего никчемного братца. Разодетая в шлюшачье платье. Я обещал тебе помочь и помогаю, – цинично скалится он.

Нет, все было не так, платье было красивым, но скромным. Возможно слишком легким даже для лета, поскольку разорвалось без особых усилий. И я всего лишь просила об отсрочке, о понимании, а он… Я не была похожа на шлюху, нет! Я всего лишь была красива. Красива, свежа, юна и наивна. Этого оказалось достаточно, чтоб зверь сбросил маску нормальности.

– Я отпущу тебя, когда Дима вернет деньги, – его голос прерывает мои воспоминания, – а набегающие проценты, буду ему периодически списывать, ты понимаешь как, – хмыкает он.

Я киваю. Я дура и обречена удовлетворять похоть этого чудовища в человеческом обличии.

– Иди сюда, – командует он, и я иду, на негнущихся ногах, ступая босиком по дубовому паркету. – Сними это, – Марк указывает на халат, – и садись на стол.

«Это не я, это не со мной» – твержу про себя, и, механически развязывая пояс, стараюсь абстрагироваться от происходящего. В прошлом году мы с подругой ездили на море, как раньше говорили, дикарями. Это было потрясающе, и я постаралась оживить воспоминания.

Море, такое синее и бесконечное, сливающееся вдали с горизонтом…

Он усадил меня на стол и развел мои ноги в стороны, ставя ступни на подлокотники кресла. Он смотрит. Туда.

Море… синее… бесконечное…, крики чаек…

На промежность опускается его рука. Средний палец проникает внутрь. Больно. Сухо. К нему присоединяется указательный. Я стискиваю зубы.

Марк свободной рукой тискает мою грудь, тянет и пощипывает соски, а потом дает мне легкую пощечину. Я охаю от неожиданности и хватаюсь за ударенную щеку.

– Расслабься, – цедит он.

Море… крики чаек… гудок парохода…

Плюет на пальцы и растирает их по моим складочкам. Приближает меня к себе, и я вскрикиваю от резкого и болезненного проникновения.

– Бля! Какая узкая!

Шум прибоя. Я слышу шелест волн о камни, крики чаек становятся все громче… Вдалеке на каменном утесе виднеется маяк. Представляю, как опустится ночь, и он зажжет свои огни. Они будут гореть, предупреждая корабли об опасных скалах.

Я сотрясаюсь под его толчками, изо всех сил опираясь об поверхность стола. Он тоже одной рукой опирается на стол, а второй держит меня за горло, облизывая и покусывая мои губы. Ускоряется, движения становятся хаотичными и более грубыми. Затем резко выходит из меня, грубо скидывает на пол, я с грохотом падаю на колени, а он с рыком кончает мне на лицо. Удерживая за волосы, водит членом по губам, размазывая сперму.

– Открой рот, – приказывает Марк.

Я слушаюсь, и он вводит внутрь головку, выдавливая на язык остатки семени.

– Глотай! – и я послушно глотаю эту вязкую гадость. Он не спешит покидать мой рот, и я чувствую легкие подергивания члена на языке. Подонок долго стоит, прикрыв от наслаждения глаза. Наконец, его орган начал уменьшаться в размерах, и Марк отстранился.

– Хорошая шлюшка, – треплет меня по щеке, как собачку, отодвигает ящик стола и кидает мне пачку влажных салфеток, – вытрись и иди к себе. На сегодня ты свободна.

Сам в это время тоже приводит себя в порядок, поправляет рубашку, застегивает брюки.

Вернувшись в комнату, первым делом бегу в ванную и блюю, не знаю, как меня не стошнило в его кабинете. До блеска чищу зубы, но этот вкус не перебить ничем. Сколько бы я не умывалась, все еще чувствовала запах и стянутость на лице. Опускаюсь на керамогранитный пол и реву, прислонившись спиной к холодной стене. Я не смогу, не выдержу.

Глава 3

Мой мучитель сдержал слово: комнату перестали запирать уже накануне вечером, а днем привезли мои вещи: одежду, обувь, косметику. Как я успела понять, ублюдок вообще всегда выполнял обещания. В тот памятный вечер он заверил, что если не уйду, то уже очень скоро я пожалею о том, что пришла. Я не поверила, а он не соврал.

Я по-прежнему не могла даже смотреть на еду, несмотря на сильный голод. Меня все еще преследовал ЕГО запах на моем теле. За то недолгое время, что находилась здесь, я похудела как минимум на полтора размера. Это я поняла, примерив домашний костюм из гардероба, одежда обвисла на мне как на вешалке.

Мне больше не принесли ни завтрак, ни обед. Оно и понятно, согласно нашей договорённости, я могу свободно перемещаться по дому, а значит сама в состоянии найти кухню. Но я даже не вышла из комнаты.

Не знаю, что на меня повлияло, но сегодня, увидев незапертую дверь, а потом свои вещи, я немного воспряла духом, несмотря на случившееся накануне очередное насилие, как бы сам Марк это ни называл и какой бы договоренностью ни прикрывался.